Автор: Карпенков С. Х.
Дата: 2015-04-15 23:49

Закабаление крестьян на российской земле после октябрьского переворота 1917 года растянулось на многие десятилетия. Оно сопровождалось уничтожением и лишением свободы миллионов крестьян и завершилось разорением, полным развалом колхозов и совхозов в эпоху развернутого социализма в отдельно взятой стране. Длительные процессы закабаления крестьян, их обнищания и варварского истребления проходили по-разному в разное время. Всю трагическую историю разорения российского крестьянства можно условно разделить на четыре основных взаимосвязанных этапа: продразвёрстка, новая экономическая политика, раскулачивание и коллективизация, развал колхозов и совхозов.

 

Об этом хорошо знали профессор Иван Савельевич и его коллега Сергей Корнеевич. При очередной встрече они беседовали преимущественно о первом этапе крестьянской трагедии – продразвёрстке. Свой рассказ начал Иван Савельевич, владевший свежими архивными сведениями:
– В результате большевицкого переворота были нарушены хорошо налаженные экономические связи между городом и деревней, и, как следствие, возникла острая проблема обеспечения городского населения продовольствием. С того времени начался первый этап разорения деревни и закабаления крестьян. До октябрьского переворота великая крестьянская Россия занимала одно из первых мест в мире по производству сельскохозяйственной продукции – её вполне хватало не только для внутреннего потребления, но и для продажи за рубежом. Однако это не означает, что в сельской жизни в то время все было благополучно и в деревнях и селах не было проблем, которые необходимо было решать на государственном уровне. Проходили десятилетия после отмены крепостного права, ограничивающего свободу крестьян, а сельские проблемы оставались не решенными. Крестьяне, освободившиеся от крепостных пут, оказались далеко не свободными. «Вместо цепей крепостных люди придумали много иных» – так выразительно и кратко охарактеризовал крестьянскую жизнь великий русский поэт Николай Некрасов, великолепно владевший литературным, поэтическим словом и знавший, кому на Руси жилось хорошо. Одна из многих проблем сельской жизни заключалась в том, что крестьянство нуждалось в избавлении от двойного ярма, государственного в виде чрезмерно больших податей и помещичьего в виде работы на барина. Эту непростую проблему вполне можно было решить мирным путем, путем проведения реформ, которые отражали бы интересы трудового крестьянства, как предлагали это сделать известные российские ученые-аграрники, с пониманием к которым относились многие здравомыслящие, дальновидные люди. Однако мирный путь реформирования с целью улучшения жизни крестьян, составлявших подавляющее большинство населения России, отвер-гали полуграмотные марксисты-революционеры, свободные от совести, одержимые злым духом властолюбия и призывавшие рушить старый мир до основания любыми средствами вплоть до кровопролития.
– Решить крестьянские проблемы революционным путем, когда отнималась земля у помещиков, когда их грабили и изгоняли из своих поместий, не удалось, и об этом свидетельствует вся дальнейшая отечественная история, истинная, а не вымышленная и излагавшаяся в советских учебниках. После октябрьского государственного переворота крестьяне, освободившиеся от помещичьего ярма, продолжали добросовестно работать в поле, чтобы выращивать хлеб и собирать богатый урожай. Однако возникла новая, трудно решаемая проблема – они не могли получить промышленные товары в обмен на выращенный хлеб. Деньги очень быстро обесценивались и перестали играть роль связующего звена между производителем и потребителем, между деревней и городом. Не прекращались массовые забастовки на заводах и фабриках, подогреваемые большевицкими агитаторами, в революционном угаре обещавшими рабочим власть под лживым, лицемерным лозунгом диктатуры пролетариата. В городах и посёлках воцарялись беспорядки, повсеместная разруха и нищета. В результате бандитской национализации промышленных предприятий были арестованы и изгнаны многие лучшие специалисты и организаторы производства – их места заняли полуграмотные партийные активисты с красным билетом в кармане, вооружённые вовсе не профессиональными знаниями, а «единственно верной» теорией с раскольническим девизом – разделяя властвовать. Поэтому резко сократилось производство многих видов товаров широкого народного потребления, крайне необходимых и  городу, и деревне.
– Умопомрачительная разруха, зародившаяся в горячих головах «пламенных революционеров» под «мудрым» руководством «вождя мирового пролетариата», мгновенно распространялась на все слои населения и в первую очередь захлестнула города, где после насильственного захвата заводов и фабрик большевицкими вожаками был нарушен годами отработанный, непрерывный, технологический цикл производства, начиная от поставки сырья и материалов и кончая изготовлением готовой продукции. Останавливались крупные и мелкие заводы и фабрики. Полностью развалилось мелкотоварное, кустарное производство. В результате по вине большевицких вожаков, захвативших власть, появилось множество безработных, которые вынуждены были выходить на улицу и выслушивать безумные речи опьяненных властью горлопанов, призывавших рушить всё до основания, чтобы построить новый мир, или земной «рай», сначала в одной стране, а потом и во всём мире. Безработные готовы были идти на любую работу, хоть в чекисты, хоть в другие большевицкие служаки, прекрасно понимая, что ни улица, ни шумная толпа их не прокормит и обещаниями сыт не будешь. Некоторые же из них, поверив лживому, заманчивому лозунгу «кто был никем, тот станет всем», надеялись обрести власть, которую обещали большевицкие вожаки пролетариату, но так и остались у разбитого корыта. Лишь немногие безработные, попавшие в большевицкую западню, осознавали, что ихними руками безбожные вожаки, одурманенные властью, пытаются строить якобы новый мир, сокрушая до основания все старое.


 

– С развалом промышленности резко возрастало число нахлебников из вчерашних рабочих, и вовсе не потому, что они не хотели работать, а потому что не по их вине останавливались многочисленные заводы и фабрики, совсем недавно производившие товары, реализация которых обеспечивала им средства существования – за заработанные деньги они могли купить продукты питания. При этом, как на дрожжах, росла неисчислимая когорта других нахлебников – большевицких «слуг народа», не стоявших у станка и не пахавших в поле, но тайно метивших в Наполеоны. Не менее стремительно росло число околопартийных служак-нахлебников, обслуживавших большевицких вожаков. Очень быстро разрасталась и армия, которая использовалась не для защиты отечества от внешнего врага (как это принято во всех цивилизованных странах), а для  подавления восстаний крестьян, пытавшихся своими силами дать отпор большевицким, вооруженным грабителям. Строились многочисленные тюрьмы, которые не по дням, а по часам пополнялись тысячами и миллионами «контрреволюционеров» и «врагов народа», лишённых свободы и ставших по воле большевицких вожа-ков и приспешников нахлебниками. Все они – и партийцы разных мастей, и их верные служаки, и военные, и заключённые – так или иначе были оторваны от своего дела, от производства и не работали в поле, добывая хлеб, а кормить их надо было.
– Большевицкая, разрушительная стихия в первые годы после октябрьского переворота в меньшей степени коснулась деревни и села – производство сельскохозяйственной продукции сохранялось на прежнем уровне. Посевные площади не сокращались, хотя и были изгнаны помещики, и урожайность зерновых и других культур не падала. Поэтому возникшая продовольственная проблема заключалась вовсе не в нехватке хлеба и не в недостатке продовольствия, а совсем в другом – в бесперебойном обеспечении ими населения, оторванного в городе от производства и не занятого в сельском хозяйстве. Как же эта непростая рукотворная проблема, рождённая революцией, решалась большевиками после захвата ими власти? Иван Савельевич, не долго думая, начал отвечать на этот вопрос:
– С целью продовольственного обеспечения населения, не производившего хлеба и других продуктов питания и не имевшего их собственных запасов, большевицкие вожаки решили ввести продовольственную развёрстку (продразвёрстку) для крестьян. Совсем непонятное и редко употребляемое в русской лексике слово «продразвёрстка» внедрялось специально в сознание людей, чтобы скрыть истинную сущность насильственного ограбления крестьян с помощью вооружённых отрядов. В толковом словаре живого великорусского языка Владимира Даля, выдающегося русского лексикографа, слово «разверстать» означает делить поровну или поскольку приходится; раскладывать подати по душам; например, разверстать черезполосные земли. В большевицком же определении слову «продразвёрстка» придавалось совсем другой смысл – оно означало систему государственных мероприятий по выполнению заготовок сельскохозяйственной продукции, которые заключались в обязательной сдаче государству установленной нормы продукции по установленным ценам. Однако и это запутанное и завуалированное определение в сущности не означало бы ничего плохого и угрожающего для крестьян, если бы «государственные мероприятия» на деле не превратились в открытый вооружённый поход на деревню с целью ограбления. Под угрозой расстрела и лишения свободы у всех крестьян сначала изымали не менее 70 процентов зерна, а потом в таких же немыслимо больших, относительных объёмах отнимали почти все другие виды сельскохозяйственной продукции. За изъятую продукцию нечем было платить: промышленных товаров не было, да и денег тоже, и только в редких случаях крестьянин получал за свой хлеб какие-то небольшие советские деньги, совсем обесцененные после инфляции, вызванной большевицкой разрухой, да и на такие смехотворные деньги купить было нечего.
– Зачем же большевицкие вожаки руками своих вооружённых служак отнимали хлеб у крестьян, добытый ими в поте лица? Имели ли они законное право по  приказу самозваных большевицких властителей грабить крестьян? Что означает на самом деле «сдать государству» выращенный крестьянскими руками хлеб?
– Надо смотреть правде в глаза: опьяненные властью большевики-самозванцы отнимали у крестьян хлеб, чтобы кормить им прежде всего самих себя и мил-лионы рождённых революцией нахлебников: расплодившихся не по дням, а по часам большевицких чиновников разных рангов и мастей, многочисленных служак вооружённых отрядов, грабивших крестьян; чекистов и милиционеров, членов комбедов, примкнувших к грабителям, и регулярную армию, которая использовалась в первую очередь не для защиты отечества, а для жестокого подавления крестьянских мятежей и восстаний.
– Ответы на поставленные вопросы были известны крестьянам и всем здраво-мыслящим людям от самого начала рукотворной разрухи, когда продразвёрстка вводилась в соответствии с декретом 9 мая 1918 года, что вовсе не снимает ответственности и прямой вины тех большевицких вершителей судеб людских, которые протащили этот декрет через Совет народных комиссаров.
Выслушав рассказ своего коллеги, Сергей Корнеевич спросил:
– Какую же реальную угрозу для крестьян представлял этот декрет – «архиважный» большевицкий документ?
– Этот злосчастный декрет «объявил всех, имевших излишек хлеба и не заявивших о нём в недельный срок, врагами народа, которые подлежали революционному суду и тюремному заключению на срок не менее 10 лет, бесплатной реквизиции хлеба и конфискации имущества». Не дослушав до конца, Сергей Корнеевич, глубоко вздохнув, продолжил:
– Большевицкие бумагомаратели, сочинители преступных законов, по своему скудоумию не могли понять, что хлеб, выращенный мозолистыми руками крестьян, никогда и ни у кого лишним не бывает и что за него надо платить, как и за любой произведённый товар, либо обменять его на что-нибудь полезное и нужное в хозяйстве и в домашнем быту. Одурманенные властью большевики, освободившись от совести, не хотели признавать, что настоящие враги народа вовсе не крестьяне, в поте лица добывавшие хлеб, а они сами. Именно они вооружали партийных служак, чтобы уничтожать и лишать свободы честных тружеников. Не заключается ли в этом не только их страшный грех, но и тяжкое преступление? Разве не безумие, разве не преступление арестовывать, расстреливать и сажать в тюрьмы добросовестных крестьян, честно трудившихся в поле? Чтобы ответить на эти вопросы не только с человеческой, но и с государственной позиции, понадобились десятилетия, когда миллионы безвинных жертв бандитского нашествия на крестьян были полностью реабилитированы. Однако до сих пор остаётся не до конца решённым государством вопрос в законодательном, правовом поле о преступлениях, совершённых большевицкими вожаками и их служаками против «контрреволюционеров» и «врагов народа», сначала незаконно наказанных, а затем признанных не виновными и полностью реабилитированными. И этот больной вопрос до сих пор волнует многих людей, выживших в вихре революционной смуты и прошедших все круги репрессивного ада. Решения этого вопроса ждут десятки миллионов граждан, чьи близкие и дальние родственники, став жертвами кровавой революции и попав под кроваво-красное репрессивное колесо, лишились жизни и свободы. Наступило продолжительное молчание. Иван Савельевич, посмотрев на бумаги, лежащие на столе, сказал:
– В жизни редко когда преступники признают свою вину и раскаиваются, и тем более, если преступления против своего народа поощрялись партийными вожаками и прикрывались декретами и многими другими решениями партийных сходок, одобрявших единогласно узаконенное беззаконие под громкие продолжительные аплодисменты, переходящие в бросание лаптей. А что касается нравственности и совести, то эти высочайшие духовные ценности полуобразованные и дурно воспитанные большевицкие «мудрецы» объявили пережитками прошлого, с которыми они открыто призывали беспощадно бороться и покончить с ними раз и навсегда. Это означало, что освободившись от совести, можно делать всё, что взбредёт в голову и вытворять всё, что угодно, лишь бы не потерять захваченную власть и удерживать её в своих окровавленных руках.
– Как же внедрялся грабительский декрет о продразвёрстке в жизнь в многочисленных деревнях и сёлах на бескрайних российских просторах? – спросил Сергей Корнеевич.
– Для конкретных действий на местах партийные властители решили привлечь на свою сторону тех крестьян, сердца которых подтачивал ненасытный червь зависти и ненависти к своим соседям, честным трудом добывавшим свой хлеб насущный и обозванным большевиками врагами народа. Доносившим на «врагов народа» выдавалась часть награбленного хлеба. Чтобы доносительство на своих соседей было «узаконено», в средине лета 1918 года был принят ещё один позорный декрет «Об организации комитетов деревенской бедноты». Согласно нему, для поощрения активной работы членов комбедов предусматривалась бесплатная выдача им части изъятого хлеба. Трудолюбивые, добросовестные крестьяне, воспитанные на православных традициях, твёрдо знали, что грабить своих близких по духу и труду – большой грех, поэтому они не вступали в комбеды, и только неисправимые лентяи и отъявленные пьяницы готовы были пойти в любые бандитские шайки во главе с большевицкими вожаками, чтобы по-наглому поживится чужим добром. Время расставила всё на свои места – орга-низованные по отмашке сверху комбеды оказались плохими союзниками в на-глом грабеже всех подряд крестьян большевицкими вожаками и их вооружён-ными служаками, и поэтому примерно через полгода они были распущены.
– Безумная идея грабить крестьян с привлечением самих же крестьян-односельчан провалилась. И каковы же были дальнейшие «единственно верные» действия большевиков? – сформулировал свой вопрос Сергей Корнеевич.
– Комбеды оказались ненадежными помощниками в преступном деле открытого грабежа своих односельчан. Не помогали и черные списки лишенцев, которые в первую очередь подвергались бандитской атаке вооружёнными непрошеными гостями. И большевицкие «мудрецы» поняли, что изъятие хлеба у крестьян возможно только с применением силы: для дерзкого похода на деревню была сформирована продовольственная армия из продотрядов, вооружённых винтовками и двумя или тремя пулемётами. Каждый отряд состоял в среднем из 75 человек. А это означало, что мирные, безоружные крестьяне должны были подставлять свои головы вооружённым большевицким служакам. «Подставлять голову» до октябрьского переворота означало совсем другое – давай разверстаемся: бери мою голову, да сам подай свою.
– Мы знаем, что в разных российских губерниях были разные по плодородию земли – чернозёмные, приносившие богатый урожай, и нечернозёмные, где крестьяне вынуждены были вкладывать много сил и тратить очень много энергии, чтобы в поте лица получить хоть какой-то урожай хлеба. Нечернозёмных земель, называемых в народе худыми, на русской равнине было гораздо больше, чем плодородных. На таких землях крестьяне едва сводили концы с концами и жили впроголодь – выращенного хлеба не всегда хватало им самим, чтобы прокормить свои многодетные семьи до нового урожая. Разве не мерзкое преступление отнимать у бедных, нищих крестьян последний хлеб?
 

– Во многих сёлах и деревнях с плодородными землями крестьяне не признавали решений съездов и советов об ограничении свободной торговли выращенным своими руками хлебом и произведённой другой сельскохозяйственной продукцией. Поэтому они предпринимали всё, чтобы хлеб и всё, что ими собрано в поле, не попало в руки незваных гостей с винтовкой в руках. Прятали зерно, тайком вывозили его в другие губернии, чтобы продать или обменять его на нужный в хозяйстве товар. Скармливали хлеб скоту и перегоняли его на самогон. В деревнях Смоленской, Калужской и других губерний с худыми землями, где своего хлеба не хватало, чтобы прокормить свои семьи, после вооружённого ограбления у крестьян не оставалось даже семян, и они были обречены на голодную, мучительную смерть. Иногда в знак протеста крестьяне, доведенные до крайнего отчаяния, шли с дубиной, вилами и топором в руках на большевицких вожаков и их приспешников. Так, в городе Бельск Смоленской губернии разъярённые, голодные крестьяне расстреляли членов уездного совета.
– Любому здравомыслящему человеку понятно, – продолжил Сергей Корнеевич, – никому не хотелось отдавать свой хлеб задаром. Его изъятие насильно с помощью продотрядов чаще всего выглядело как вооружённый грабёж и бандитизм среди ясного дня. Этот безумной процесс нельзя назвать по-другому, даже крестьянской войной, так как в любой войне выступают, как правило, две вооружённые стороны, а при ограблении безоружных, беззащитных крестьян была вооружена одна сторона – партийные вожаки с наганом под замусоленной, грязной кожанкой и со списком жертв в руках и люди в форме: служаки продотрядов и чекисты с винтовками и пулемётами. Ни рыдания убиенных горем деревенских, обездоленных баб, ни горькие их слёзы, ни плачь напуганных детей, ни призывы мужиков опомниться и прекратить отнимать последний хлеб не могли остановить вооружённых грабителей. Варварскому грабёжу пытались, как могли, противостоять безоружные крестьяне, и в некоторых сёлах и деревнях такое противостояние выливалось в массовые восстания.
– Вооружённый большевицкий поход на деревню, как показало время, вовсе не решал проблему обеспечения населения продовольствием, несмотря на то, что были брошены огромные силы продотрядов, чекистов и большевицких активистов, опьянённых властью. Такой безумный поход на мирных безоружных крестьян с ещё большей силой раздувал огонь братоубийственной гражданской войны, жертвами которой становились не только труженики-крестьяне, но и партийные властители, продавшие душу дьяволу за красный билет, и их верные вооружённые служаки. После небольшого перерыва Сергей Корнеевич сделал свой краткий, но содержательный вывод:
– В советских учебниках по истории ограбление крестьян, названное продразвёрсткой, преподносилось как «борьба бедняков и маломощных середняков с засильем кулацкой эксплуатации и саботажа при активной помощи пролетариата». Эти лишённые смысла, запутанные, лукавые слова никак не соответствуют вооружённому походу против крестьян с целью ограбления, чтобы отнимая и разделяя властвовать. И награбленный хлеб насущный был лишь пробным камнем на начальном этапе длительного процесса полного, не ведомого ранее закрепощения крестьян, самого многочисленного населения России.
В заключение беседы Иван Савельевич сделал своё историческое обобщение:
– Долгие десятилетия от начала октябрьского переворота продразвёрстка считалась неотъемлемой частью военного коммунизма. В большевицком определении военный коммунизм – это внутренняя политика советского государства в 1918–1921 годах в условиях гражданской войны. По идее такая политика должна была означать крайнюю централизацию управления, национализацию промышленности и банков, свёртывание товарно-денежных отношений и продразвёрстку, а в реальной жизни военный коммунизм превратился в полный развал предприятий, грабёж вкладчиков банков, вооружённый поход на села и деревни, и как результат: аресты без суда и следствия, расстрелы и лишения свободы – всё это позднее было названо обобщающим словом «репрессия» латинского происхождения. Партийные полуобразованные «мудрецы», придумавшие «военный коммунизм», по своему скудоумию не могли понять, что в это словосочетание входят два противоречащих по смыслу слова «военный» и «коммунизм», которые никак не сочетаются между собой по своему значению точно также как лишены всякого смысла, например, слова «ненавистная любовь». Построить коммунизм военными, командными средствами всё равно, что посадить в одну клетку общительного и забавного попугая-неразлучника и красивую грациозную пантеру или попытаться запрячь в одну телегу лошадь и трепетную лань. Приблизить якобы светлое будущее и создать «рай на земле» чужими руками с применением оружия – это не просто утопическая, но и безумная, бандитская идея. И партийные властители убедились в этом после полного провала военного коммунизма вместе с продразвёрсткой. Поэтому они выбрали новую стратегию удержания власти в своих нечистых руках – новую экономическую политику, утверждённую в 1921 году на съезде партии и широко известной как НЭП.

Профессор Карпенков Степан Харланович.