Автор: BR doc
Дата: 2014-04-20 00:02

1930 ГОД
Ленинградский Дом Предварительного Заключения. III корпус, камера №21.  
В рассчитанном на 20 коек помещении, набито свыше 90 человек; лежат на койках и под койками, на столах и скамейках и под ними. Царит полусвет.Около 12 часов ночи выползаю с моего ложа – соломенного матраца под койкой, на котором лежит б. полковник л.-гв. финляндского полка и направляюсь в угол продолговатой камеры, где четыре священника собираются начинать заутреню.«Не делайте этого, - говорит мне мой друг – известный пушкинист литературовед, - лишний срок заработаете». Но меня тянет послушать заутреню. В открытое окно доносится первый удар колокола соседней с тюрьмой церкви Всех скорбящих Радости, на углу шпалерной и Воскресенской и тут же тихо возглашает отец Николай Прозоров, настоятель храма поселка Пискаревки, взятый 19 августа того же года на расстрел из нашей камеры: «Воскресение твое Христе Спасе»… Дивные слова пасхальной заутрени подхватывает в полголоса ризничий Храма Воскресения на Крови и 70-летний настоятель того же храма и скромный молодой батюшка из Гатчины. Подкупленный подачкой из получаемых с воли «передач» надзиратель стоя за отделяющей камеру от коридора решеткой, охраняет нашу заутреню от глаз тюремного начальства. Теплой весенней ночью вливается в окно колокольный звон (в 1930 году в Ленинграде еще звонили колокола). Заутреня идет к концу. Оглядываюсь: плачет, сидя на койке, обросший сединой гвардейский полковник, крестится, выглядывая из под стола, литературовед, закрыл лицо руками бородатый «кулак», лежащий на столе, вдохновенно молится, выглядывая из под скамейки пастор лютеранской церкви св. Петра, отовсюду смотрят в наш угол умиленные лица…

1932 ГОД  
Сибирская ссылка. Кузнецкстрой. Идет строительство металлургического гиганта военной промышленности на берегу Томи. Я уже «вольный», обязанный лишь ежемесячной явкой в ГПУ, сижу вечером у себя в «гостинице» - 4-этажной коробке из красного кирпича, где имею койку в номере на 5 человек. Соседи, инженеры пьянствуют за столом и хвастают друг перед другом дешевыми пьяными победами над девушками монтажницами, живущими в том же коридоре. Я выхожу на улицу. Из всех домов слышится пьяный разгул. Пасха приходится в этом году на 1 мая и вот, под советский праздник, «гуляют» в вечер Страстной Субботы строители коммунизма. Пройдя 2 километра мимо безобразных построек «соцгородка», выхожу на пустырь и направляюсь к берегу реки Томи. Еще километр и я на берегу. Вдали виднеется на противоположном берегу старый Кузнецк. Мерный удар колокола извещает меня, что в его единственном храме началась пасхальная заутреня. Стоя на самом берегу пустынной Томи, тихо несущей мимо меня свои холодные воды, вспоминаю дивные слова заутрени. Боже, снова я одинокий! Неужели и всегда в жизни мне так придется в одиночестве встречать час твоего Воскресения? Мне почему то вспоминается, как 75 лет тому назад в этом храме, чей колокол я слушаю в ночной тьме, венчался подпоручик линейного Семипалатинского батальона Федор Михайлович Достоевский с вдовой кузнецкого чиновника Марией Дмитриевной Исаевой. В этом храме в 1857г. стоял великий гениальный художник слова и мысли, бывший каторжник, рядом с невестой, которая два года согревала его, солдата линейного батальона, своими ласками, после ужасов «Мертвого Дома». За эту ласку он страстно полюбил эту чахоточную жену пьяного чиновника, который под хмельком жаловался ему, что Маша «переходила из рук в руки» чиновников и офицеров Семипалатинска, прежде чем осчастливить этого горемычного припадочного солдата. Но в час венчания Федор Михайлович был счастлив в этом храме. Худая, с лихорадочным чахоточным румянцем. Маша стояла с ним рядом под венцом, за ней худенький 6-летний мальчуган, Паша Исаев, пасынок, который всю жизнь будет тяжелой обузой на попечении своего гениального отчима. На тягостном жизненном пути этого многострадального гения нашей литературы церковь в Кузнецке дала яркий блеск счастья: брак с любимой долгожданной женой, с которой он будет потом так несчастлив, что схоронит ее без слез на 6-й год брака. Вот почему меня умиляла в моем одиночестве на берегу Томи мысль об этом русском гении. Шагая по берегу реки, я мысленно присутствовал на заутрени в этом убогом храме, чей пасхальный перезвон доносился до меня в тиши сибирской ночи.

1943 ГОД.
Живописный южный городок, освобожденный Германскими войсками от большевистского ига еще осенью 1941 года. Сотрудничая в продолжении последних недель Великого Поста в местной Русской газете, я с нетерпение жду приближения Пасхи, которую впервые буду справлять на освобожденной Русской Земле, в избавленной от 25 лет гонений Православной Церкви. Приказом Командующего Германскими Вооруженными Силами этого укрепленного района разрешено хождение по улицам до 2 часов утра в ночь со Страстного Четверга на пятницу, дабы молящиеся, после 12 Евангелий успели разойтись даже по окрестным деревням, которые утратили свои храмы при большевизме. По Страстную Субботу и в Пасхальную ночь хождение разрешено в продолжении всей ночи, дабы верующие могли быть в церкви и при Погребении Плащаницы и в продолжении всей Пасхальной службы. Теплая весенняя ночь. Из своего уютного домика на склоне горы я направляюсь на базарную площадь, где помещение крытого рынка переоборудовано под церковь. Со всех сторон стремятся в храм крестьяне и рабочие, казаки местного гарнизона, учащиеся, много молодежи. В ярко освещенном храме стоит справа, немного отступя от клироса, группа Германских офицеров, во главе с Начальником Гарнизона и Начальником Отдела Военной Пропаганды. Слева стоят офицеры Румынской Воинской части, временно расположенной в окрестностях нашего города. Церковь полна молящихся. У всех в руках горящие свечи. Псаломщик, сойдя с клироса, разносит свечи Германским и Румынским офицерам. Начинается крестный ход. За высоким седовласым архимандритом Сергием следует духовенство в сопровождении хора местной молодежи. За ними молящиеся. При выходе из Церкви смешиваются вместе наши освободители Германские и Румынские воины с пестрой толпой прихожан этого храма. Крестный ход медленно обходит храм и под торжественные звуки «Христос Воскресе» радостно входим мы снова в собор. Идет заутреня – для местных жителей эта уже вторая заутреня на освобожденной от большевизма земле, но для меня, лишь несколько месяцев тому назад, вырвавшегося из советского ада – первый раз дана возможность в Храме Божием так встречать Святой Час Его Воскресения, как я это делал в давно забытые «дореволюционные» годы моей молодости. После заутрени Архимандрит обращается с прочувствованным словом к Германскому Командованию, выражая благодарность Русского Народа тем, кто своей кровью приобрел Православным Людям право бестрепетно молиться Богу на своей Русской Земле. Он вспоминает Героев – немцев и румын, которые погребены на площади освобожденного ценой их жизни города. Представитель Германского Командования, выслушав сделанный мною перевод слов Архимандрита, просит меня передать русским людям на их родном языке, что Фюрер не сложит оружия, пока на всем пространстве нашего великого Государства ни смогут Русские люди так же свободно встречать свой Святой праздник, как в нашем городе. Начинаем христосоваться: к Архимандриту с крестом идут один за другим в порядке военного старшинства единоверные нам румынские офицеры, а вслед за мной вся паства его храма. Долго тянется обедня, читается евангелие на разных языках. Красавец румынский дьякон громко и отчетливо произносит святые слова евангелия на своем родном языке и русские крестьяне так же истово, как крестились Румыны, слушая славянское и русское чтение Евангелие. На другой день в Городском Театре устраивается блестящий праздничный концерт. Перед концертом я призываю со сцены Русских людей вспомнить все древние обычаи забытые при большевизме, ибо чем культурнее народ, тем более он чтит свою старину и не стыдится обычаев дедов и отцов. На русском и украинском языках поют местные артисты; свежие детские голоса хора местных школьников вызывают восторг битком набитого театра. Не похожа эта третья Пасха на те мрачные картины Святого праздника, которые пришлось мне видеть в тюрьме и в ссылке.

Проф. Гротов
Газета «Парижский вестник» Париж №73 от 6 ноября 1943 года, с.4.