Десять мифов о Колчаке. Часть третья


Мифы с 7-ого по 10-ый
Автор: В.Г. Хандорин
Дата: 2010-01-18 00:37

Миф 7-й: об «ужасах белого террора»

Самое смешное, что этот миф высмеивал сам Ленин, писавший: «Довольно неумно порицать Колчака за то, что он насильничал против рабочих… Это вульгарная защита демократии, это глупые обвинения Колчака. Колчак действует теми способами, которые он находит» [35]. Однако – муссируют до сих пор! О красном терроре никто не напишет лучше незабвенного С .П. Мельгунова. В том, что Гражданскую войну спровоцировали именно большевики, могут сегодня сомневаться только совсем уж дремучие люди. Но сравнить все-таки придется.Никто не отрицает, что по структуре режим Колчака представлял классическую военную диктатуру. Верховный правитель соединял в своих руках всю полноту военной и гражданской власти. В декабре 1918 года Совет министров ввел смертную казнь за покушение на его жизнь или на насильственный переворот (дополнение к статье 99 дореволюционного Уголовного уложения). За подготовку покушения на жизнь Верховного правителя грозила каторга (ст. 101) и даже за печатное или публичное оскорбление его личности – тюремное заключение (ст. 103). Умышленное неисполнение его указов и приказов также каралось каторжными работами (ст. 329)[36]. Правовые пределы его власти как Верховного правителя определялись все тем же, принятым сразу после переворота «Положением о временном устройстве государственной власти в России», а в качестве Верховного главнокомандующего – восстановленным дореволюционным военно-дисциплинарным уставом, дополненным статьей 46-1, позволявшей ему в военное время своей волей разжаловать в рядовые генералов и офицеров.Но, хотя белый террор принимал весьма жестокие формы в пучине братоубийственной войны (особенно любят коммунисты цитировать известный приказ о заложниках генерала Розанова, после которого, кстати, генерал и был отстранен от командования войсками в Енисейской губернии), он бледнеет по сравнению с масштабами красного террора, которому зачастую подвергались поголовно целые социальные группы населения (вспомним декрет 1919 года о «расказачивании»). При подавлении Западно-Сибирского восстания 1921 года советские каратели истребили десятки тысяч человек. В марте этого года председатель Сибревкома И. Смирнов телеграфировал Ленину, что в одном только Петропавловском уезде при усмирении восстания убито 15 тысяч крестьян, а в Ишимском уезде – 7 тысяч [37]. Если у белых зверства являлись в основном проявлением стихийного произвола на местах, а террор носил избирательный характер, то большевики возвели террор в систему управления, когда В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский лично отдавали приказы о массовых взятиях и расстрелах невинных заложников. У А. В. Колчака и А .И. Деникина вы таких приказов не найдете – по крайней мере, лично ими подписанных. Не случайно сами большевики, давшие миру образец куда более жестокой диктатуры, нежели колчаковская, между собой (не для публики) называли Колчака «маргариновым диктатором».Не поощрялось ими и анонимное доносительство, махровым цветом распустившееся при советском режиме. Так, в мае 1919 года командующий Омским военным округом официально объявил, что анонимные доносы впредь рассматриваться не будут.Разумеется, Верховный правитель понимал необходимость раздавить красную гидру. Весьма характерное его высказывание приводит в мемуарах его министр Г. Гинс: «Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас и во всякой гражданской войне»[38]. Это высказывание подтверждает официальный приказ Колчака от 14 мая 1919 года: «Лиц, добровольно служащих на стороне красных… во время ведения операций… в плен не брать и расстреливать на месте без суда; при поимке же их в дальнейшем будущем арестовывать и предавать военно-полевому суду».

Понимая узость задач контрразведки, Колчак первым из белых руководителей приступил к возрождению политической полиции. 7 марта 1919 года при Департаменте милиции МВД был учрежден «особый отдел государственной охраны», ставший аналогом прежней царской «охранки» (Положение о нем было утверждено 20 июня). Компетенции «особого отдела» были достаточно широкими. управляющий особым отделом подчинялся непосредственно министру внутренних дел. На эту должность был назначен бывший жандармский генерал-майор А.И. Бабушкин. Кадры особого отдела формировались из профессионалов царской охранки. В отличие от А.И. Деникина, Колчак не стеснялся широко использовать их в работе как политической полиции, так и военной контрразведки, а профессионалов старой уголовной полиции – в.работе милиции. В связи с этим уровень деятельности правоохранительных органов у Колчака был значительно выше, чем у Деникина (не в укор будет сказано Антону Ивановичу). Злоупотребления пресекались: широкую огласку получило, например, дело одного офицера, самовольно арестовавшего и расстрелявшего бывшего председателя ревтрибунала в Бийске. Для примера прочим военный суд сурово наказал офицера. В другой раз был предан военно-полевому суду и расстрелян поручик карательного отряда, в пьяном виде избивавший крестьян-подводчиков и даже расстрелявший нескольких из нихПомимо террора, в борьбе с большевизмом применялись и другие методы. Согласно разработанным колчаковским правительством в апреле 1919 года «временным правилам», все въезжавшие в Россию из-за границы русские подданные должны были представлять правоохранительным органам «удостоверения о своей непричастности к большевизму». В марте был опубликован приказ начальника штаба Верховного главнокомандующего о предании военно-полевому суду «за государственную измену» взятых в плен офицеров и генералов, служивших в Красной армии, за исключением тех, которые добровольно перешли на сторону белых. Этот приказ ярко отражал непримиримое отношение белого офицерства к своим «коллегам», пошедшим на службу к советской власти. А несколько позднее МВД издало специальный циркуляр о «чистке» государственных и общественных учреждений от лиц, замешанных в свое время в сотрудничестве с большевиками. Исключение составляли те «красные офицеры», которые добровольно перешли на сторону белых. Ясно было, что какое-то время многие были вынуждены сотрудничать с коммунистами из-за куска хлеба, особенно те, кто имел семьи. Осенью 1919 года рассматривалось дело начальника Академии Генерального штаба генерал-майора Андогского, еще в 1918 году перешедшего к белым вместе с другими сотрудниками Академии и обеспечившего перевозку ее имущества. Контрразведке стало известно, что Андогский привлекался советской властью в качестве эксперта к участию в мирных переговорах с немцами в Брест-Литовске; генерал был обвинен в активном сотрудничестве с большевиками. Дело дошло до Колчака. Он нашел обвинения неосновательными и повелел дело прекратить. В изданном по этому поводу приказе от 20 октября 1919 года Верховный правитель распорядился отложить до победы в войне расследование всех дел, связанных с вынужденной службой кого бы то ни было у красных, поскольку, как говорилось в приказе, в обстановке временного разъединения России нельзя выяснить всех обстоятельств этих дел.Уже 28 мая 1919 года Колчак обратился к командирам и бойцам Красной армии с воззванием, в котором призывал их переходить на сторону белых, обещая каждому добровольно сдавшемуся в плен полную амнистию. «Не наказание ждет его, – говорилось в обращении, – а братское объятие и привет… Все добровольно пришедшие офицеры и солдаты будут восстановлены в своих правах и не будут подвергаться никаким взысканиям, а наоборот, им будет оказана всяческая помощь»[39]. В одном из предыдущих материалов я писал о пропаганде, которая велась колчаковцами в своем тылу и в тылу красных под руководством Осведверха и Русского бюро печати. К сожалению, как и в деникинском Осваге, работа эта велась по сравнению с большевистской пропагандой недостаточно эффективно, можно сказать кустарно, если не считать отдельных выдающихся пропагандистов типа В.А. Жардецкого и С.А. Ауслендера.

На фото: Штабной вагон литерного поезда главнокомандующего Союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке генерала Жанена

 

Миф 8-й: о повальном разложении тыла

Облагали налогами лиц, сдававших внаем жилье (в размере 50 % от суммы найма) и даже ограничивали предельные цены за его наем1, штрафовали извозчиков за превышение таксы с пассажиров. Из томской газеты «Сибирская жизнь»: «Управляющим губернией оштрафован извозчик (имярек) за неисполнение обязательного постановления о таксе. Думается, что несколько таких уроков заставят извозчиков быть поскромнее в требованиях платы»[40]. Налогом облагали даже тех, кто давал домашние обеды (в те времена такое было достаточно распространено: обеды, дававшиеся по объявлениям на дому, были значительно дешевле ресторанных). Неуплата налогов каралась, откуда бы они ни исходили. Так, в Иркутской губернии за непоступление податей (налогов с местного бюджета) от одной волости управляющий губернией арестовал на 7 суток председателя волостной земской управы. По воспоминаниям колчаковского министра, «гражданская власть не умела проявить инициативы в этом деле, и борьбу со спекуляцией начала по всей линии железной дороги Ставка Верховного главнокомандующего… Объявлена была повальная реквизиция всех задержанных грузов»[41].Приказами военного командования запрещалось использование в личных целях служебных автомобилей. В начале 1919 года за мошенническое хищение бриллиантов в Омске был арестован начальник столичной уголовной милиции (Суходольский). А в марте были арестованы контрразведкой за злоупотребления два уполномоченных министерства продовольствия и снабжения на Урале, начальник томской губернской тюрьмы (последний был предан суду присяжных, что должно было подчеркнуть доверие власти к обществу). Было даже возбуждено следствие, а затем и суд по делу министра продовольствия и снабжения Зефирова по обвинению в заключении убыточных для казны сделок по закупке импортного чая. А в мае того же года в Омске за крупную контрабанду на железной дороге были расстреляны 9 человек во главе с одним интендантским капитаном. Позднее был расстрелян военно-полевым судом за воровство крупный интендантский чин из штаба 3-й (Западной) армии. Наконец, в августе был предан суду по обвинению в покрывательстве коррупции главный начальник военных сообщений генерал Касаткин, приговоренный к полугодовой отсидке в крепости

На иллюстрации: Александр Васильевич Колчак. Художник А. Соколов. Акварель. Омск, 1919 г.



Миф 9-й: об «антинародности»

Да-да-да, одними «интервентами» и держались, как же! В отношении колчаковского режима этот миф тем более натянут, что на Востоке, по сравнению с деникинским Югом, можно было отметить все же несколько более широкую социальную опору за счет наиболее зажиточной части крестьянства, которому на востоке страны не грозило возвращение помещиков. Влияние большевиков в этом промышленно отсталом регионе было слабым, и даже рабочие промышленного Урала, сохранявшие тесную связь с деревней, выступали против них (об ижевцах и воткинцах мы уже говорили). Открывая «особое совещание» представителей уральской промышленности в мае 1919 года в Екатеринбурге, Колчак в своем выступлении перед ними особо отметил необходимость улучшения быта и положения рабочих для эффективной работы на оборону. Волна крестьянских восстаний захлестнула тыл Колчака уже в ходе отступления, в силу усталости крестьянской массы, ее инетрности и нежелания продолжать войну – почему, как отмечали все мемуаристы, хлебнувшие большевистского лиха волжане и уральцы были настроены куда более воинственно, нежели сибиряки. Сибиряки очнулись поздно, когда в 1920–1921 гг. советская власть схватила за горло железной рукой, и полыхнувшие по всей Сибири восстания 1920–1921 гг. были куда отчаяннее (*особенно Западно-Сибирское восстание), но было, увы, поздно – организованной силы во главе узже не было…Особое внимание колчаковское правительство уделяло казачеству, которое, наряду с буржуазией и офицерством, составляло одну из главных и наиболее надежных социальных опор белых, помимо либеральной и патриотической интеллигенции, малочисленного дворянства, слабого духовенства и колеблющейся массы зажиточных крестьян. В специальной «Грамоте Российского правительства казачьим войскам» за подписью Колчака от 1 мая 1919 года гарантировалась нерушимость «всех правовых особенностей земельного быта казаков, образа их служения, уклада жизни, управления военного и гражданского, слагавшегося веками», и провозглашалось обязательство правительства издать в ближайшее время закон о сохранении на будущее сложившегося в ходе революции казачьего войскового самоуправления и о неприкосновенности казачьих земель. Походным атаманом казачьих войск (Оренбургского, Уральского, Забайкальского, Сибирского, Семиреченского, Амурского, Уссурийского и Енисейского) был назначен оренбургский атаман А.И. Дутов.Колчак понимал важность налаживания контактов с широкими массами населения в послереволюционной обстановке. В своих частых поездках на фронт и в прифронтовую полосу он встречался не только с солдатами или с представителями городской интеллигенции, но и с делегациями рабочих (в Перми, Нижнем Тагиле) и крестьян, беседовал с ними. Особое внимание он уделял военным заводам, при посещении которых лично обходил цеха и знакомился с производством. Но беда в том, что, отводя основное внимание армии и делам на фронте, в своих социальных мероприятиях (как, впрочем, и в политических) он решал преимущественно частные вопросы, не затрагивая коренных (таких, как земельный), которые он откладывал до окончания войны. Личность Верховного правителя была сильной и притягательной, но неровной, импульсивной. Это проявлялось и в походке, движениях и жестах: он был быстр, порывист, много курил, в гневе вспыльчив. Симпатизировавший ему британский генерал А. Нокс отмечал: «Он обладает двумя качествами, необычными для русского: вспыльчивостью, вселяющей благоговейный ужас в его подчиненных, и нежеланием говорить просто ради того, чтобы поболтать»[42]. При этом он, как все типичные холерики, был отходчив и незлопамятен.

Из воспоминаний Г.К. Гинса: «Умный, образованный человек, он блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к тому, очаровать своего собеседника»[43].

На фото: Управляющий делами Сибирского (позднее Всероссийского) правительства в Омске Г.К. Гинс

 

В свою очередь, премьер-министр П.В. Вологодский в своем дневнике отмечал, что Колчак «подкупает своим благородством и искренностью»[44]. Ему вторил один из лидеров кадетов, впоследствии – идеолог «сменовеховцев» профессор Н.В. Устрялов: «Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство, величайшая простота, отсутствие всякой позы»[44]. Министр труда меньшевик Л.И. Шумиловский, впоследствии арестованный и расстрелянный большевиками, даже на суде имел мужество сказать: «Я считал его безукоризненно честным человеком. И ни одного факта, который бы разбил мою веру в него, за весь последующий период мне не удалось узнать»[45]. Сам Верховный правитель писал жене: «Моя сила в полном презрении к личным целям… У меня почти нет личной жизни, пока я не кончу или не получу возможности прервать своего служения Родине»[47]. И даже недоброжелатели Колчака безоговорочно признавали за ним кристальную личную честность и порядочность, верность долгу, патриотизм. «Он смотрит на свое положение как на посланный небом подвиг», – писал в своем дневнике его нелицеприятный критик барон А. Будберг. И далее: «Едва ли есть еще на Руси другой человек, который так бескорыстно, искренне, убежденно, проникновенно и рыцарски служит идее восстановления единой великой и неделимой России»[48].Жил Колчак скромно. В Омском краеведческом музее воспроизведен интерьер рабочего кабинета адмирала: средних размеров комната с бледно-зелеными обоями, массивный старинный дубовый письменный стол с телефоном, шкаф у стены, стулья, и – все! Жил в одноэтажном особняке без особых излишеств. И это – человек, располагавший золотым запасом Империи! В этом плане любопытны его письма жившей в Париже жене (об ее эмиграции с сыном и местонахождении Колчак узнал из сообщения министра иностранных дел Франции в феврале 1919 года). Он перечислял им немалые суммы – 5 тысяч франков в месяц, но она требовала больших средств, чем он переводил ей. При этом свое требование мотивировала тем, что у нее теперь, как и у него, «особое положение», нужны «расходы на представительство». Колчак писал жене, что за рамки служебного оклада он выйти не может. А по поводу сплетен о нем и Тимиревой ответил достойно: «Если ты позволяешь себе слушать сплетни про меня, то я не позволяю тебе сообщать их мне» (то же письмо, см. выше).Думаю, о мужестве адмирала перед лицом смерти говорить излишне – это подтверждали в своих воспоминаниях даже его палачи С. Чудновский и И. Бурсак. Этого пока вроде даже коммунисты не пытались «оспорить».  

Миф 10-й: о трех походах Антанты

Здесь следует развенчать расхожий советский миф о «трех походах Антанты»: дескать, военные действия белых на всех фронтах велись по общему плану, который координировали военные представители держав Антанты: сначала наносили главный удар на Востоке, а на Юге и других фронтах – вспомогательные, потом, когда этот план потерпел крах, распределили роли наоборот. Никакой планомерной координации, к сожалению, не было, так как не было реального единого центра. И сам этот миф создавался только затем, чтобы подчеркнуть другой миф, политически выгодный большевикам, – о якобы руководящей роли «западных империалистов» по отношению к Белому движению. На самом деле наступления велись там, где оказывалось больше сил и где более уязвим был противник. Сначала успех сопутствовал колчаковской армии, потом, когда красные перебросили против нее все свои резервы и сломали ей хребет, ударная роль перешла к армии А.И. Деникина, пока ее не постигла та же участь. А Запад больше помогал тем из белых армий, которые на данный момент были сильнее и удачливее. Для реальной координации не было даже чисто технических возможностей, хотя бы из-за отсутствия прямой телеграфной связи между Востоком и Югом: сообщение между ними шло кружным путем через заграницу и растягивалось порой на несколько недель.Что касается держав Антанты, о полном отсутствии согласованности в их действиях по русскому вопросу (как в политическом, так и в военном отношениях) говорят и мемуары их представителей при Колчаке, и работы зарубежных историков, в том числе таких известных, как Дж. Кеннан и П. Флеминг.Пожалуй, можно было бы отметить еще парочку мифов. Один из них, давно развенчанный Ю. Фельштинским («Бумаги Троцкого») – о якобы «инициативе иркутских большевиков» в расстреле Колчака (по аналогии с «уткой» об убийстве Царской семьи по решению большевиков уральских). Но, хотя в 90-е годы в РГАСПИ был обнаружен оригинал секретного приказа Ленина Э. Склянскому[49], копию которого ранее нашел в архиве Троцкого Фельштинский – коммунисты и сегодня продолжают отрицать очевидное: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!». И еще один потрясающий миф «родил» в прошлом году некто О. Грейг, на все той же волне интереса к фильму «Адмирал» выпустивший конспирологическую книжку (желающие могут найти ссылку в Интернете) о том, что адмирал Колчак не погиб, а…верно служил Родине и лично тов. Сталину! Однако, с вашего разрешения, от комментариев этого бреда я уклонюсь. 

[35] Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 3. – С. 355.
[36] Правительственный вестник. – 1918. 8 дек.
[37] Сибирская Вандея. Сб. документов. – М., 2001. – Т. 2. С. 402–403.
[38] Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 449.
[39] Сибирская речь. – 1919. 8 июня.
[40] Сибирская жизнь (Томск). – 1919. 24 янв.
[41] Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 370.
[42] П. Флеминг. Судьба адмирала Колчака. – С. 100.
[43] Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 10.
[44] Вологодский П.В. Дневник премьер-министра. – Рязань, 2006. – С. 120.
[45] Устрялов Н.В. Национал-большевизм. – М., 2003. – С. 120.
[46] Процесс над колчаковскими министрами. – М., 2003. – С. 113.
[47] Военно-ист. вестник. – Париж. 1960. – № 16. – С. 18.
[48] Будберг А.В. Указ. соч. – С. 305.
[49] РГАСПИ. ф. 2, оп. 1, д. 24362, л. 1.

Кандидат исторических наук В.Г. Хандорин