Одним из неожиданных и парадоксальных результатов киевского майдана стал острый кризис в рядах русских националистов в России. Движение, еще недавно объединенное русскими маршами, поддержкой протестных выступлений в Бирюлево, острой критикой миграционной политики РФ, оказалось расколото спором за и против революции на Украине, за и против «Правого сектора» (организация запрещена в России решением Верховного Суда от 17 ноября 2014 года). Одна часть националистов отправилась на майдан, чтобы «налаживать контакты», «осваивать опыт», «вдохнуть воздух свободы». Другие встретили майдан остро критично, а с того момента, когда вместо давно уже не поддерживавшего русские интересы на Украине Януковича, поддержка понадобилась пророссийскому движению в Севастополе, Крыму и Одессе, так и вовсе вопрос о выборе стороны отпал: «За русских, за Севастополь, за Новороссию». Тут-то и произошел взрыв. Поддержавшие майдан русские националисты решительно заняли сторону новой украинской власти (если, конечно, ее можно так назвать) и оказались в забавном положении, воспроизводя один к одному стилистику высказываний нашей официозной пропаганды над которой еще недавно смеялись: «Отменили права русского языка? Это не страшно, живете в Украине — учите украинский. Сносят памятники Кутузову? Сами виноваты, это путинская политика довела до такого. Никаких русских в Украине нет, а если есть, то они поддерживают майдан, а если не поддерживают, то они наймиты Кремля. Собрались десятки тысяч человек молодежи в Одессе под той самой «имперкой» под которой ходят на «Русские марши»? Это собрались пожилые совки, ностальгирующие по совку и Ленину». Нравственная гибкость фанатов майданной революции и борцов с российским империализмом, во мгновение ока превратившихся в цепных псов антирусской политики украинской малой империи, такова, что рвутся связи и старые дружбы, кипят баталии даже в небольших организациях, «встал брат на брата». Разумеется, говорить об однозначном прогибе под майдан не приходится. Есть те, кто поддержал «Правый сектор» практически безоговорочно — это в основном праворадикальные группы, одиозные и в самой России; это не столько националисты, сколько слегка отрастившие чуб скинхеды. Большинство национал-демократических организаций поддерживали майдан как демократическое движение, но выступили с критикой его русофобских проявлений.

 

Однако к русскому движению в Крыму большинство нацдемов лояльности не проявили, ограничиваясь ритуальными заклинаниями, что «Москва всё равно всех предаст». Правозащитный центр РОД заявил, что будет поддерживать русских Украины так же, как поддерживает их в России — словом, юридической помощью готов поддержать русских беженцев… Особенно усердствуют в поддержке майдана «националисты по призыву Навального» — те, кто принял некоторые лозунги русского национализма по призыву этого оппозиционного лидера. Креативные братья на майдане этим людям однозначно ближе непонятных русских в Крыму. В этом и заключен корень проблемы. Как показала реакция на украинские события, последние несколько лет под именем русского национализма существовали два принципиально различных явления. Первое — движение в защиту прав и интересов русских где бы и кем бы они ни ущемлялись — российской ли властью, или украинской, или латвийской. Второе — внутрироссийская фронда под национальными лозунгами, заточенная исключительно против Путина. Кремль проводит дискомфортную для русских национальную и миграционную политику — значит, будем бить в эту точку, чтобы дискредитировать власть. В этом случае ни о каком чувстве солидарности со всеми русскими речи не идет. Солидарность с русскими проявляется только тогда и там, где русские оказываются в том или ином конфликте с российским государством. По сути, перед нами не столько национализм, сколько относительно цивилизованная ксенофобия «как в Европе», поскольку и в ЕС правые партии часто недолюбливают мигрантов и осуждают бюджетный перерасход. Когда этой ксенофобии оказывается мало, когда требуется положительное чувство солидарности, чувство братства с отрезанными беловежскими границами представителями своего народа, национализм этого образца сразу улетучивается. Оказывается, проще быть за «еуропэйцев» со средневековыми представлениями из дремучих галицийских местечек, чем за русских жителей центров еще древнегреческой цивилизации Одессы (Ольвии), Севастополя (Херсонеса), Керчи (Пантикапея) — любопытно, кстати, что эти восставшие греческие города при этом еще и города-герои Великой Отечественной. Любопытным исключением в этом разрыве «виртуальных националистов» с русскими в пользу украинства оказался Егор Просвирнин. Все последние годы он был настоящим кумиром либеральных националистов — бескомпромиссно антисоветским, последовательно поддерживающим Навального, бросающим оценки Второй мировой войны далеко за гранью фола, всегда ультраоппозиционным и ксенофобным. При этом держащим марку интеллектуального и креативного национализма. И однако позиция Просвирнина по украинскому вопросу радикально расходится с позицией большинства креативного класса: она — ироническая, ехидная, неизменно точная критика майдана, решительная и жесткая поддержка русских выступлений как национальной революции, последовательный русский ирредентизм (позиция, которой придерживаются, помимо Просвирнина, только Эдуард Лимонов и ваш покорный слуга). При том что лоялистом или хотя бы умеренным его отнюдь не назовешь — это крайний оппозиционер и радикальный критик российской власти. Так в чем же дело? Почему на самом острие политической моды произошло такое радикальное разделение «национализма по Навальному», в итоге склонившегося перед майданом, и «национализма по Просвирнину», поднявшего русских за Крым? Тут разница не только сиюминутных политических веяний, но и фундаментальных идеологий. Идеология, которую символизирует Навальный, — это идеология демократизации слабых коррумпированных стран, так ярко проявившаяся (и провалившаяся) в ходе «арабской весны» 2010–2011 годов, зато запоздало победившая в Киеве 2014-го. В рамках этой идеологии в России всё и всегда должно быть плохо, и она нуждается в помощи и освобождении. Политический миф, который конструирует Просвирнин, ближе к тому, который мы увидели на открытии Олимпиады: Россия — великая страна, русские — великий народ с великой культурой мирового значения, мы должны развивать новые технологии, завоевывать новые рубежи и достойны всего самого лучше. Провинциальные украинские националисты просто не имеют права измываться над русскими. Европа — это не Львов и Киев, а Москва, Петербург, Сочи, Севастополь и Одесса. Странный и анекдотически преувеличенный антисоветизм этой идеологии совершенно не извинителен (ну не может уважающий себя человек рассказывать о том, что он бы дезертировал из советской армии). По этой логике советское наследие рассматривается как остатки старого проекта, мешающие развитию нового. Просвирнину и его фанатам не хватает вообще чувства традиции как естественного для европейского сознания условия респектабельности. Но все-таки главное, что отличает «национализм по Навальному» от «национализма по Просвирнину» — это тот факт, что первый — техническая маска оппозиционности, второй, при всех передержках, — сетевой аватар. Маска рано или поздно снимается, аватар может стать иконой.  

Публицист Егор Холмогоров