Автор: Иванов Андрей
Дата: 2014-04-04 01:10

Имя Петра Николаевича Шабельского-Борка известно разве что немногим русским патриотам и профессиональным историкам. Да и то, когда дело доходит до вопроса о его более или менее подробной биографии многие из них теряются, приводя, как правило, лишь один из эпизодов его непростой жизни – покушение на бывшего лидера лево-либеральной кадетской партии П.Н.Милюкова, которое повлекло за собой смерть другого кадета и масона В.Д.Набокова, – отца известного русско-американского писателя. Между тем, судьба этого человека, безусловно, заслуживает того, чтобы попытаться в ней разобраться. Петр Николаевич Попов (такова его настоящая фамилия) родился 5 мая 1893 года в дворянской семье в Кисловодске. К сожалению, никаких сведений о его родителях до нас не дошло, зато известно имя его крестной матери. Ею стала видная деятельница монархического движения в России начала ХХ века Елизавета Александровна Шабельская-Борк (1855-1917), член Союза Русского Народа и автор известных в свое время романов "Сатанисты ХХ века" и "Красное и Черное".  Увы, нет более или менее подробных сведений и о ранних годах жизни самого Петра Николаевича. Известно лишь, что несмотря на свой достаточно молодой возраст (на момент революций 1917 г. ему было всего 24 года), он успел побывать в рядах таких крупнейших черносотенных организаций как Союз Русского Народа и Русский Народный Союз имени Михаила Архангела. Судя по всему, разразившаяся Первая мировая война застала П.Н. Попова студентом Харьковского университета, оставив который он добровольцем отправился на фронт. Попав в Кавказский кавалерийский полк так называемой "Дикой" (или "Туземной") дивизии, вскоре был произведен в корнеты. Двадцатилетнего офицера отличала храбрость, он не жалел себя в лихих кавалерийских атаках на вражеские позиции. В одной из таких атак Петр Николаевич был тяжело ранен (прострелены легкие), но вскоре вновь вернулся в строй с Георгиевским крестом на груди, полученным "за личное мужество". Во время отступления Русской армии в 1915 году последовало новое ранение корнета Попова – на этот раз он был тяжело контужен и в течение восьми месяцев пролежал в госпитале с парализованными ногами.  Как позже записал в своем дневнике другой офицер-монархист Федор Викторович Винберг, "Петр Николаевич Попов, <…> является типичным, лихим корнетом, храбрым, бывшим три раза раненым, участником нескольких славных атак доблестной "Туземной" дивизии. Он обладает редко покладистым, мягким характером, но, вместе с тем, в стойкости своих монархических убеждений выказывает большую твердость и последовательность". 

 

После февральских событий 1917 года, в связи с полным разложением армии, произошедшим вследствие печально известного "Приказа N1", с разрешения командования Петр Николаевич оставил военную службу и вернулся в Петроград. Как он описывал позже в одном из своих писем, оставление действующей армии сопровождалось следующим диалогом с непосредственным начальником Попова:

"Я приехал к нему верхом:
– Что Вы хотите мне сказать? – спросил он, когда мы остались наедине.
– Вы верите в мою трусость? – задал вопрос я.
– Абсолютно нет.
– Тогда я уезжаю с фронта в тыл; там больше работы, а тут – уже все кончено
– Я Вас понимаю и не удерживаю, и желаю успеха".

 При этом стоит отметить, что как и некоторые другие офицеры-монархисты (например, тот же Винберг), корнет Попов отказался присягать Временному правительству, не считая такой шаг приемлемым для своей совести даже несмотря на формальное отречение Императора от Престола. Свой уход из армии Петр Николаевич позже охарактеризовал следующими словами: "…Действующей Армии я не покидал, – ушел из бездействующей <…> Я воевал, пока все воевали; уговаривал, когда началось братание, и ушел, когда кончили воевать, заявив, что немец-брат им милее русского". В ноябре 1917 года, после раскрытия большевиками деятельности так называемой "монархической организации В.М.Пуришкевича", он был арестован вместе с Пуришкевичем, Винбергом, Н.О. Графом и рядом офицеров посещавшим монархические собрания. Но в связи с полным отсутствием каких-либо доказательств в причастности корнета Попова к т.н. "монархическому заговору", а точнее монархическому кружку Пуришкевича, он был обвинен большевиками в дезертирстве. О показательном судебном процессе, который устроили большевики над попавшими в их руки монархистами, Петр Николаевич писал в частном письме следующее: "Отшумел наш процесс. Сидя на скамье подсудимых, я, нельзя сказать, чтобы чувствовал на себе пятно позора. Все мы держались с достоинством. Иначе, собственно говоря, и быть не могло. Нам первым выпало на долю в анархической России громко назваться монархистами. Нелепыми и жалкими казались нам истерические призывы наших обвинителей… – к самосуду".  Интересен и отзыв Петра Николаевича о произнесшем на суде яркую трехчасовую речь В.М.Пуришкевиче (по "делу" которого он собственно и проходил). "Порой мне кажется, – писал корнет Попов, – что Пуришкевича судили не за "правизну", а за левизну. Речь его во время последнего слова была шедевром митингового ораторства, но местами мне не понравилась. – Мне было грустно, когда он завел волынку об Императрице Александре Федоровне и о Распутине. Какой это монархизм!"  Сам же Петр Николаевич на суде ни отрекшегося Государя, ни Императрицу, в отличие от Пуришкевича, не поносил. На вопрос судей считает ли он себя по-прежнему монархистом, он ответил утвердительно, подчеркнув что является не просто монархистом, а монархистом убежденным, верным раз данной присяге (Пуришкевич же, к примеру, демагогически называл себя на суде монархистом, но монархистом не имеющим никакого кандидата на Престол, – и это тогда, когда Император Николай II вместе со своей Семьей были еще живы!). "На суде он держался превосходно, – писал о П.Н.Попове Ф.В. Винберг. – Я к нему питаю особенно нежные чувства, так как, по особенностям склада ума и души моего корнетика, мне, старому кавалеристу, он представляется особенно близким и родным".  Однако приговор Петроградского Революционного Трибунала от 3 января 1918 года был сравнительно мягким. Красный террор еще не начался, и большевики еще играли в гуманность и законность. Решением Ревтрибунала Петра Попова приговорили к принудительным общественным работам сроком на девять месяцев и определили местом заключения Трубецкой бастион Петропавловской крепости, позже переведя его в "Кресты". Здесь судьба свела Петра Николаевича с гвардейским полковником и убежденным монархистом Ф.В. Винбергом, близость с которым он сохранил до конца жизни последнего.  В мае 1918 года вместе с другими участниками организации Пуришкевича Попов был освобожден по случаю дня "международной пролетарской солидарности" (большевистский декрет об амнистии всех арестованных и осужденных за политические преступления). После амнистии Петр Николаевич некоторое время участвовал в Белом движении на Украине, причем по некоторым не очень точным данным, состоял даже членом тайной монархической организации бывшего лидера Союза Русского Народа и депутата правой фракции III и IV Государственных Дум Николая Евгеньевича Маркова. Видимо, являясь уполномоченным именно этой организации он принимал участие в неудавшейся попытке освобождения Царской Семьи из екатеринбургского заточения.  Когда же все попытки спасти Государя и его Семью обернулись крахом и злодеяние было совершено, как вспоминал генерал М.К.Дитерихс, в сентябре 1918 года Петр Николаевич, именовавший себя уже Поповым-Шабельским, прибыл в Екатеринбург, проводя самостоятельное расследование обстоятельств гибели Царской Семьи. 

 

 "В сентябре 1918 года в Екатеринбурге, не служа в частях нашей армии, проживал именовавший себя корнетом Петр Николаевич Попов-Шабельский. Он говорил, что приехал в Екатеринбург по поручению Высоких Особ, и в чем именно заключалось его поручение, он не высказывал. Рассказывал также, между прочим, что был вместе с полковником Винбергом, автором записок "контрреволюционера", участником процесса Пуришкевича. Он очень интересовался Царским делом, говорил со многими, расспрашивал всех, посещал исторические места и хотя говорил, что ему тяжело верить в убийство Августейшей Семьи, но тем не менее там, в Екатеринбурге, утверждал, что в факте Ее убийства он не сомневается. В конце сентября он исчез из Екатеринбурга", – отмечал позже генерал Дитерихс в своей книге "Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале". В конце 1918 года, после того как Киев был взят войсками Петлюры, Попов-Шабельский вместе с Винбергом, воспользовавшись предложением эвакуирующихся немецких войск присоединиться к ним, выехал в Германию. Позже, в некоторых газетах отмечалось, что в годы революции и гражданской войны Петр Николаевич потерял невесту. Впрочем, другие издания приписывали эту подробность личной жизни его другу и однополчанину – Сергею Таборицкому.  С 1918 по 1920 годы Петр Николаевич проживал в Берлине, а затем в Мюнхене, зарабатывая себе на жизнь переводами и литературной работой. Совместно с Винбергом и своим другом Сергеем Таборицким он редактировал монархический литературно-политический журнал "Луч света", принимал участие в издании газеты "Призыв", печатался в журнале русских монархистов "Двуглавый орел". Во многом именно благодаря его трудам и хлопотам увидела свет известная всем историкам Русского флота начала ХХ века "На Новике", написанная офицером этого корабля (а в будущем видным деятелем легитимно-монархического движения) Г.К.Графом. Узнав Петра Николаевича только в эмиграции, Граф в своих воспоминаниях охарактеризовал его как "человека очень религиозного, но и не без странностей". При этом, как отмечал другой его современник, "наряду с небольшой дозой присущего ему чудачества, Петр Николаевич владел завидным даром беззавистной радости чужому успеху. Никто так не сиял и не ходил таким именинником, как Старый Кирибей (литературный псевдоним Попова-Шабельского), когда становились известными удача и успехи его знакомых и близких…".  С этого времени Петр Николаевич Попов начинает подписывать свои публицистические очерки исключительно фамилией своей крестной матери Шабельской-Борк, а также псевдонимом Старый Кирибей, под которыми публикует свои статьи и стихотворения, вышедшие в 1919 – начале 1920-х. В это время из под пера Шабельского выходят такие произведения как "Большевистские эскизы" (Луч света. Берлин, 1919. Кн. 1), "Россия жива" (Там же), "Памяти Н.Н.Родзевича" (Там же. Кн. 2), "Грядущее возрождение" (Там же. Берлин, 1920. Кн. 3) и другие.  Но литературная и издательская деятельность П.Н.Шабельского-Борка вскоре прервалась. Совместно со своим другом-сослуживцем по "Дикой" дивизии С.В.Таборицким 28 марта 1922 года он, видимо с "благословления" Ф.В.Винберга решился совершить покушение на бывшего лидера кадетской партии П.Н.Милюкова, которого многие монархисты считали одним из основных виновников крушения Самодержавной России. В этот день Милюков выступал в зале Берлинской филармонии с докладом, приуроченным к пятой годовщине Февральской революции. По окончании лекции, когда Милюков направился к своему месту, неожиданно для всех, некий молодой человек (им был Шабельский) резко поднялся со своего места и с криком: "Месть за Царицу, месть за Царскую Семью!" (по другой версии: "Мщу за Царскую Семью и за Россию!"), пробираясь к сцене стал стрелять из револьвера ранив несколько человек. Прогремело пять или шесть револьверных выстрелов. Послышались крики, многие попрятались под кресла. И тут другой бывший член кадетской партии В.Д.Набоков подбежал к Шабельскому и попытался выбить из его рук пистолет и задержать. На выручку Шабельскому бросился его друг Сергей Таборицкий, выпустивший в Набокова две пули, одна из которых попала ему под сердце. Набоков был убит, Милюков же нисколько не пострадал…  При аресте Шабельский и Таборицкий не оказали никакого сопротивления полиции. Напротив, оставшись на месте преступления, они пытались объяснить свидетелям их неудавшегося в отношении Милюкова теракта, причины, побудившие их пойти на этот поступок. Как показывал на допросе сам Шабельский, он уже изначально предполагал после убийства бросить оружие и добровольно сдаться полиции. Согласно обвинительному акту, инициатива покушения принадлежала Шабельскому, решившему убить Милюкова после той подлой и лживой речи, которую лидер кадетов произнес с думской кафедры 1 ноября 1916 года. В ней, обрушившись на "темные силы" и приводя "факты" (позже оказавшиеся чистой воды ложью) глупости и измены правительства, Милюков также осмелился бездоказательно обвинить и Императрицу Александру Федоровну в государственной измене, заявив, что имеет документальное подтверждение своих слов. Глубоко преданный Престолу Шабельский, а тогда еще корнет Попов в 1917 году послал Милюкову два письма с требованием обнародовать те документы, на которые он ссылался в ноябре 1916 г. Не получив никакого ответа, он решил отомстить лжецу. На момент покушения Шабельскому было 28, а Таборицому 26 лет.  Русская диаспора бурлила. Столпы либеральной эмиграции, творцы "Февраля 1917-го" – все, естественно, негодовали и требовали сурового наказания для монархистов, посягнувших на ветерана российского либерализма. С точки зрения советских, да и некоторых современных российских историков, произошло нечто странное: один монархист застрелил другого, "такого же". Оба боролись с большевиками и, проиграв, оказались на чужбине. Правда, один из них был истовым черносотенцем, а второй – маститым либералом. Но, оба, с этой точки зрения, были контрреволюционерами. Однако русские эмигранты никогда не забывали, кто верно служил Государю, а кто ковал крамолу в стенах Государственной Думы, разрушая Российскую Империю ради каких-то фантомов либерализма и собственных непомерных амбиций. Не удивительно, что покушение на Милюкова и убийство Набокова были по-разному восприняты в кругах эмиграции.  "И вот теперь натравили двух изуверов на покушение, после которого моральная репутация русского правого монархизма может считаться мертвою не менее, а более, чем мертв пронзенный монархическими пулями В.Д.Набоков в своем кровавом мученическом гробу", – написал 12 апреля 1922 года известный либеральный публицист и масон Александр Амфитеатров.  А вот как реагировали на поступок Шабельского и Таборицкого монархисты:  "Человек добрейшей души, умудрявшийся из своего скромного заработка откликаться на нужды и несчастья, где бы он их ни встречал, Петр Николаевич умел гореть священной ненавистью в отношении поработителей нашей родины и ее предателей. Как известно, и в этой области он остался небездейственен и дорого заплатил за попытку убрать с жизненной арены презренного Милюкова", – писал бывший депутат правой фракции IV Государственной Думы и член Союза Русского Народа Василий Николаевич Зверев.  "Кроткий и незлобивый, П.Н.Шабельский-Борк горел священной ненавистью к врагам и предателям России <…> Петр Николаевич решил отомстить Милюкову, первому с трибуны Государственной Думы осмелившемуся бросить клевету против Государыни Императрицы Александры Федоровны <…> Своим выстрелом, мстя за поруганную отчизну, за цареубийство, за преступление революции, Петр Николаевич вызвал искреннее восхищение в сердцах всех русских людей, верных престолу и отечеству", – отмечал известный эмигрантский монархический деятель Владимир Мержеевский.  Также считал и известный поэт-монархист Сергей Бехтеев, посвятивший П.Н.Шабельскому-Борку и С.В.Таборицкому стихотворение "Дорогим узникам", в котором были такие строки:    

Нет! Не убийцы вы!
Пусть суд ваш строг и гневен…
Возмездье грозное по совести творя,
Вы мстили палачам за кровь святых Царевен,
За смерть Царевича, Царицы и Царя!

 И все-таки трудно ответить на вопрос, почему этот глубоко верующий человек, решился преступить заповедь "Не убий" и взять на себя функции судии и карателя, забыв слова Спасителя "Мне отмщение, и Аз воздам". Говорят что, по крайней мере, публично он никогда не раскаивался в содеянном. Бог ему в этом судья. Берлинский же суд присяжных приговорил Шабельского-Борка к 12-ти (по другим сведениям к 14-ти) годам заключения, но под давлением русских эмигрантов-монархистов, отсидев в тюрьме пять лет, 1 марта 1927 года Шабельский и Таборицкий были амнистированы. Выйдя на свободу, Петр Николаевич занялся литературным творчеством. Он пишет литературные сочинения, посвященные сюжетам русской истории. "Владея пером, широконачитанный и образованный человек, Петр Николаевич посвятил свои силы на собирание и сохранение для потомства тех черт и черточек нашего былого, в которых ярко выявлялись лучшие качества русского человека – от Монарха до простолюдина; где сквозили черты нашего народного Гения; где проглядывали во всей непосредственности воззрения нашего народа на существо Власти и Ее Носителей… В своих коротких рассказах, которым… он любил придавать форму художественного лубка, Петр Николаевич порой возвышался до подлинного пафоса, и лубки Старого Кирибея нередко вызывали благодатно-просветленную слезу на глазах взволнованных читателей <…> К чему бы не прикоснулся Старый Кирибей – все носит отпечаток великой любви к России, к Ее Славе и прошлому", – писал В.Зверев.  Но излюбленной его темой становятся историко-художественные книги, посвященные Русским Монархам и, прежде всего, глубоко им почитаемому Императору Павлу I: "Вещие были о Святом Царе" (Берлин, 1938), "Павловский гобелен" (Сан-Паулу, 1955). Будучи страстным поклонником Государя Павла Петровича, П.Шабельский-Борк поставил себе задачей восстановить истинный облик Царя-Рыцаря, "оклеветанного современниками и историей". Еще в России он начал собирать материалы, относящиеся к эпохе царствования Павла I. В условиях эмиграции он, по мере сил, продолжил свои исторические исследования, но вынужден был ограничиться заметками, статьями и небольшой брошюрой. "Однако, и этот скромный труд принес плод мног, открыв большому, очень большому кругу русских людей глаза на образ Державного Страстотерпца, оклеветанного современниками и историей, и давно признанного русским народом Заступником безвинно-страдающих, обиженных и гонимых", – писал, уже цитировавшийся нами ранее В.Зверев.  По словам В.Зверева, эта преданность памяти Павла I встретила некий чудесный отклик со стороны последнего. В руках Шабельского "за время проживания его в Берлине, накопился богатый материал в виде книг, портретов, грамот, медалей, записок и всяких сувениров Павловской эпохи. На приобретение подобного характера у Петра Николаевича средств не было. Вещи, как говорится, поступали сами собой, поступали отовсюду, по большей части от неизвестных. Приток таковых был особенно заметен к датам рождения, Тезоименитства и убиения Государя Павла Петровича. Явление это было настолько постоянным, что давало повод близким Петру Николаевичу людям (как например, ген. В.В. Бискупский, деливший с ним квартиру в Берлине) накануне таких дат загадывать – вспомнит ли Государь Император своего верного Паладина? К всеобщему удивлению ожидания обмануты не бывали".  С появлением на политической арене Германии Адольфа Гитлера, Петр Николаевич увлекается его идеями, ошибочно полагая, что будущий фюрер подготовляет реставрацию монархии в Германии. С приходом Гитлера к власти Шабельский-Борк был привлечен к созданию нацистских групп среди русских эмигрантов, а также являлся секретарем начальника Управления по делам русской эмиграции в Берлине генерала В.В.Бискупского и заместителем председателя Русского Национального Союза Участников Войны генерала А.В.Туркула. Получив от нацистского правительства скромную пенсию, Петр Николаевич продолжил занятия литературным трудом, публикуя в эмигрантских изданиях свои очерки и рассказы. Свои публикации, разбросанные по эмигрантским изданиям от Берлина до Харбина, он намеревался собрать и издать в виде отдельного сборника "Российские самоцветы", однако идею эту ему так и не удалось осуществить.  В годы Второй мировой войны дом, в котором проживал Шабельский-Борк был разрушен налетом американской авиации, а сам он весной 1945 перебрался из Германии в Аргентину, обосновавшись в Буэнос-Айресе, где продолжил свою литературную деятельность. Он печатался в монархических и православных изданиях, в том числе во "Владимирском вестнике" (г. Сан-Пауло) В.Д.Мержеевского. Скончался он 18 августа 1952 года в возрасте 59 лет в аргентинском санатории Sta. Maria от туберкулеза легких.  "Ушел в лучший мир хороший, прекрасный человек… Человек великой скромности, безсребреник. Патриот великого сердца. Ушел верный сын Императорской России и доблестный офицер Императорской Армии. <…> Не гнавшийся за житейским благополучием, ничего для себя не искавший, почивший Петр Николаевич жил исключительно интересами беззаветно им любимой родины и неразрывно связанной с ее судьбами Династией. Чуждый тени каких-либо сделок с совестью, Петр Николаевич до последнего вздоха исповедовал верность нашему, тысячелетним опытом проверенному лозунгу – за Веру, Царя и Отечество <…> Да будет ему легка далекая, приютившая его земля. Да простит ему Господь его прегрешения вольные и невольные… Да примет в селениях праведных и да пошлет чистой душе его вечный покой… А за бренностью жизни человеческой – долгую, долгую память среди знавших и любивших его", – писал в посвященном Шабельскому некрологе другой русский патриот Василий Зверев.    

 ИСТОЧНИКИ:  
1. Бехтеев С. Дорогим узникам. Посвящается П.Н.Шабельскому-Борку и С.В.Таборицкому // Луч света. Нови Сад, 1925. Кн. 6;
2. Винберг Ф.В. В плену у "обезьян". (Записки "контрреволюционера"). Киев, 1918; 3. Граф Г.К. На службе Императорскому Дому России. 1917-1941: Воспоминания. СПб, 2004;
4. Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. М., 1991;
5. Евдокимов П. Исполнение приговора или о том, кто убил Набокова // Спецназ России. 2000. Март. N3 (42);
6. Зверев В. Старый Кирибей (Памяти П.Н.Шабельского-Борка (1896-1952) // Старый Кирибей. Павловский гобелен: историческая повесть. М., 2001;
7. Платонов О.А. Шабельский-Борк Петр Николаевич // Святая Русь. Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. Гл. ред., сост. О.А.Платонов, сост. А.Д.Степанов. М., 2003;
8. Революционный трибунал. Дело Пуришкевича // Новая жизнь. 1918. 5( 18 ) января;
9. Чистяков К.А. Покушение П.Н.Шабельского-Борк и С.Таборицкого на П.Н.Милюкова в Берлине 28 марта 1922 г. // Новый исторический вестник. 2002 N1 (6).