Белая Россия - Контрреволюционная повесть. Часть четвертая

Контрреволюционная повесть. Часть четвертая

Автор: FD & Князь Пожарский
Дата: 2009-02-03 16:26

Сентябрь 1918

"- Так. Давайте заново! На первую позицию. На изготовку! Прикладами! Раз, два! Раз, два! Раз, два! Раз, два! Стволами! Раз, два! Раз, два! Раз, два! Раз, два! А ну отошли! Ружья на изготовку! Примкнуть штыки! Шаг вперёд! Коли! Раз, два! Сильнее! Раз, два!! Да сильнее колите, аспиранты! Это враг! Враг!!! Так, всё! Хватит! Отошли все!

Ордалин, потеряв терпение, вышел на тренировочную площадку, вытирая платком пот с шеи и лба. Жара становилась всё сильнее. Он отнял винтовку у одного из аспирантов и сам вышел к мешкам с песком.

-Значит так, всем отойти на двадцать шагов!

Юнкера послушно сделали два десятка шагов назад.

-Слушайте, сюда, дети! Когда в штыковую побежите, это вам не «Выстрел» Алексан Сергеевича Пушкина! Тут, поедая вишни из фуражки, не пройдёшь. Тут петлять надо, иначе смахнут, как курицу! Думаю, некоторые из вас слышали про гвардейскую часть генерала Безобразова. Я их видел в шестнадцатом! Это были бесстрашные, дисциплинированные солдаты, настоящие былинные богатыри! Каждый из них мог одной рукой поднять двоих таких дистрофиков, как вы! Но во время атаки на австрийский окоп, первую их волну положили за три минуты! Двести человек за три! Минуты! Потому что эти ребята, при всех своих качествах, не умели двух простых вещей – отступать и петлять! И пара пулемётов положила их, как миленьких! В рядок легли, как в морге. Ну-ка вы двое! – Ордалин показал на двоих аспирантов,- встали здесь!

Сам штабс-капитан Ордалин тем временем быстро добежал до мешков с песком и взяв винтовку на изготовку, крикнул:

-А ну давайте бегите ко мне, да так, будто я вражеский пулемётчик, и не трёхлинейка у меня в руках, а Льюис! На счёт три! Раз, два… Три!

Юнкера дали дёру, да с такой скоростью, будто за ними гнались черти. Но петляли они очень не умело, периодически чуть не налетая друг на друга. Пару раз они пытались перекувыркнуться, но это лишь делало их удобной мишенью. Ордалин не сводил с них мушки мосинки.

Когда юнкера остановились, он подошел к ним, осмотрел их с ног до головы (вид был вопиющий, оба сияли чистотой трубочиста), и торжественно сообщил им:

-Каждый из вас умер уже, по меньшей мере, разов пять!- и, смерив их ещё раз, на этот раз испепеляюще-презрительным взглядом, он вернулся к строю бывших аспирантов.

-Значит так. Сомневаюсь, что кто-то из вас сможет проделать показанную ранее операцию шустрее, чем эти двое! Ну да это не моя забота. Я не бегать вас учу, а бить врага голыми руками. Так что продолжим. Всем вернуться к мишеням! Бегуны, к вам это тоже относится. Быстрее отряхивайтесь и возвращайтесь в строй!

Юнкера, предчувствуя что-то недоброе, вернулись на прежнюю позицию.

Пётр Николаевич Ордалин отдал винтовку её прежнему владельцу и встав немного в стороне, начал чётко говорить:

-Предположим, что кому-то из вас, аспирантов, посчастливилось не попасть под пулемётную очередь, и вам не вышиб мозги какой-нибудь особо меткий большевик. Вы запрыгнули в окоп. Стрелять на таких расстояниях, то есть три шага и меньше, разумный воин не станет по двум причинам. Первое!- штабс-капитан поднял указательный палец вверх,- зачем тратить патроны, а особенно сейчас, когда они на вес золота, если можно пронзить врага штыком?! Второе!- Ордалин прибавил к указательному средний палец,- если пуля, не дай Бог, угодит не в землю, а куда-нибудь ещё, она может вернуться к вам рикошетом! Так полегло немало хороших стрелков, особенно в городских боях! Рикошет может убить врага, засевшего в укрытии. Но может отправить на тот свет и вас! Недоучившихся гимназистов! Так что лучше на расстоянии меньше трёх шагов не стрелять. По крайней мере, из винтовки! Так что примыкайте штыки!

Строй юнкеров засуетился, все цепляли штыки в винтовкам так быстро, как только могли.

-Примкнули? Слушайте дальше! Там, в окопе, когда вы встретитесь с противником лицом к лицу, у вас будет всего несколько мгновений, чтобы всадить это замечательное изобретение человечества, под названием штык во вражескую тушку! Там или ты его, или он тебя! Третьего не дано. В особо жарких боях дрались даже лопатками! Потому что это воззвание к тому времени, когда люди ещё не научились лишать друг друга жизни на расстоянии! Когда живым был только тот, кто сильнее, быстрее, ловчее и наглее! Да, господа аспиранты! Учитесь использовать в драке всё подряд! Такие дикие и наверняка, низкие, по вашему мнению, факторы решали жизнь человека! У вас в руках не нож и не шашка, и не кавказский кинжал! Тут неважно, куда бить! Если порез от ножа, да и от шашки может зажить, и останется только шрам, то от игольчатого штыка рана не заживёт и через полгода! Она рвёт плоть, а не режет! Хоть в брюхо ткните им и проверните немного,- Ордалин плотоядно улыбнулся,- и всё! С вероятностью восемьдесят процентов ваш оппонент отправится к ангелам, ну или к чертям, в ближайшие полчаса! А насаженный на штык ворог ещё и является дополнительным щитом от пуль. Ну да хватит с вас теории! Встали на позицию!

Аспиранты, уже в который раз, взяв винтовки в караул, вышли к подвешенным мешкам. Затем перехватили оружие так, будто собирались идти в рукопашную атаку.

-Встали на изготовку! – штабс-капитан вынул из ножен свою шашку и резко махнул ею сверху вниз.- Коли!

Юнкера, с громким выдохом начали с размаху всаживать концы винтовок в своих воображаемых противников. Кололи усердно, но слишком размашисто.

-Отставить!- громко крикнул Ордалин,- на первую позицию!

Юнкера, как заводные цыплята, отработанным движением перехватили винтовки и встали на первую позицию.

-Послушайте, мальчишки! Ведь это же кошмар! Таким движением на штык только генерала Духонина поймать можно было! Вот ты!- Пётр Николаевич подозвал к себе одного из юнкеров, по виду одного из самых крепких, сам встал за песочную мишень и приказал ему,- Ну вот он я! Вот коли сюда! Как ты это сделаешь?!

Верзила, немного удивился, видя перед собой физиономию инструктора, но затем, справившись, слегка отступил назад, и что есть мочи подался вперёд вместе со штыком.

Вытянув вперёд руки, Ордалин, приложив небольшое усилие, увёл штык юнкера в сторону и несильно хлопнул ладонью по подвернувшемуся под руку носу верзилы. Тот, поражённый, отступил.

-Ну вот, видите! Вы же не брёвна складываете! Вы про бой с быками слышали когда-нибудь?! Не слышали? Ну и ладно! Штуденты, вы понимаете, что если в движение вкладывать всю силу, то остановить его будет потом очень сложно! А противник увернётся и всадит штык вам в спину! Или нож! Или просто прикладом саданёт! И всё, вы труп, господин гимназист! Шустрее надо быть, ловчее, я же вам говорил!- выкрикнул Ордалин и о чём-то на миг задумался.

-Хм, попробуем так. У кого-нибудь красные родню убили? Братьев, сестёр, матёрей, отцов? А?

Юнкера смутились. Над строем послышался ропот. Через минуту гулкого молчания из строя сделала шаг один из аспирантов.

-У тебя? – Ордалин подошёл и пристально взглянул на юнкера. Довольно тщедушный, голову опустил.

Тот молча кивнул.

-Кого?- штабс-капитан сощурил глаза и теперь говорил уже немного тише.

-Брата,- ещё тише ответил аспирант,- застрелили в Москве. Он юнкером был.

-Возьми винтовку.

Аспирант торопливо подхватил мосинку.

Ордалин крепко схватил его за руку и подвёл к одной из мишеней.

-А теперь, юнкер. У вас, аспирантов полёт фантазии большой. Представь, что вот этот вот мешок с песком – большевик. Люмпен-пролетарий, в драной шинели и с красным бантом на груди, и перегаром за три версты тащит! Представь, как он берёт и стреляет в твоего братца! Берёт, и пьяно ухмыльнувшись, всаживает пулю в брата твоего единокровного!- Ордалин начинал говорить всё громче, распаляя аспиранта и распаляясь сам,- берёт и стреляет ему прямо промеж глаз! Убей его! Убей!!! Бей! Бей!! Бей!!!

Издав непонятный визгливый звук, юнкер с силой всадил штык в мишень. У него получилось гораздо лучше, чем было у остальных. Но затем он замешкался, и с трудом дёрнув винтовку за цевьё, отпрянул.

-Ну!

Аспирантик, оскалив зубы, подался всем телом вперёд и проворно нанёс ещё несколько ударов.

-Ну давай же! Давай! Убей! Ты не аспирант больше, ты воин! Убийца! К чёрту науку!! Убивай, убивай, убивай! Это враг!! У тебя всего миг будет, чтоб к архангелу не улететь! Проткни насквозь, пришпиль!

Юнкер старался, но, похоже, что от криков Ордалина лучше ему не становилось. Даже хуже. Он измотался быстрее обычного. Нервы не выдерживали грозных криков со стороны. И вскоре отступил. Тяжело дыша, он положил винтовку на землю, и сел на землю, обхватив голову руками.

Но распалённый штабс-капитан и не думал останавливаться:

-Если сейчас же не увижу результата, все в золотари пойдёте!- заорал он на строй. После чего сорвался со своего места, подобрал винтовку с земли и, подойдя к мишени, которую давеча пронзил юнкер, закричал ещё громче, чуть ли не фальцетом:

-Всё! Все повторяйте за мной! Просто берите и бейте! Убейте, пронзите, перекрошите! В клочья, чтоб перья полетели! Раз!!! Два!!!

И он первым показал остальным пример, в диким рыком бросившись в рукопашную на воображаемого ворога. Отступив на два шага назад, он бросился в атаку. Сначала штабс-капитан нанес два удара прикладом по верху мишени, затем, перехватив винтовку наподобие копья, три раза с размаху всадил штык в мешок до основания, да с такой силой, что тот едва не сорвался с крепления. Наконец, замахнувшись, Ордалин ударил мишень сверху, и она, наконец, упала на землю. Верёвки не выдержали. Но Пётр Николаевич и на этом не остановился. Он принялся бить по мешку стволом винтовки, а потом и просто ногами.

Юнкера, с разной степенью бешенства пытались повторять за своим наставником эти дикие телодвижения. У кого-то получалось, у кого-то – нет.

Это продолжалось довольно долго, но в конце этой умопомрачительной пляски большая часть юнкеров умела отлично драться в рукопашной схватке.

Метрах в двухстах от них, тем временем, за всем этим действом наблюдали двое офицеров в форме штабистов. Один из них, сидевший на ящике с французскими винтовками, после продолжительного наблюдения спросил второго:

-Это он?

-Да,- ответил собеседник, он нервно прохаживался мимо первого, выкуривая уже третью папиросу подряд.

-Чем же он так заинтересовал господина генерала, ну не считая его специфических методов обучения?- усмехнулся первый.

-Тем, что слишком гладко у него всё! Так не бывает, господин Харузин. Со всеми почтителен, всем помогает, всех поддерживает. Обеими руками за добровольцев, и ничего-то ему не надо, всё для Великой России.

-Ну и?

-Такие рыцари без страха и упрёка, Максим Александрович, только в сказках бывают. Нынешняя Россия – не место для альтруистов. Они все уже давно или на том свете или в Париже. А этот, как видите, здесь. Значит, нам необходимо присмотреть за ним. Какой-то он слишком хороший,- прищурившись, изрёк второй, бросив окурок на землю,- ну так как, справитесь?

-Легко.

-Вот и ладненько. Не смею вас более задерживать, поручик,- куривший отдал честь собеседнику, и быстро развернувшись, ушёл.

Оставшийся у ящиков офицер ухмыльнулся ему вслед и цыкнув зубом, пошёл в противоположную сторону.

Да ничего-то из них не выйдет! В первом же бою всем составом полягут!

Ордалин гонял своих юнкеров так, что к вечеру многие из них уже не держались на ногах, и большинство сразу же отправилось спать в казармы. Штабс-капитан же их примеру не последовал. Зной, так сильно досаждавший всем на улице, теперь сменился сильным пыльным ветром. Солнце клонилось к закату. Ордалин, отряхнувшись, и поправив сбившуюся после тренировок форму, пошёл в сторону здания, где в городе имело место быть некоторое подобие штаба. Потому что официально штаб находился в том же здании, где располагался кабинет генерала Деникина, но туда были вхожи только высшие чины, непосредственно же боевые офицеры, возвращавшиеся после боёв в город, предпочитали обретаться здесь.

До войны здесь был доходный дом, во время войны госпиталь, который при Добровольцах перенесли в помещение попросторнее. Теперь же на втором этаже сего сооружения была комната для совещаний, где офицеры могли негласно договорить о взаимодействии на передовой, на первом же этаже была большая комната отдыха.

Алкоголем здесь и не пахло, запрет командования давал о себе знать. На то были кабаки и рестораны. Зато чувствовался стойкий запах бильярдного сукна. Вдоль окон стояли несколько карточных столов, посередине комнаты расположился массивный стол для бильярда, остальное же место занимали диваны и мягкие кресла, оставшиеся здесь ещё от довоенной обстановки, у лестницы, ведущей наверх, стоял массивный секретер. Расположившись здесь, офицеры и унтеры любили делиться впечатлениями от того, что они видели на фронте и о том, что происходило вокруг них сейчас. Некоторые люди коротали время за игрой в покер, преферанс, винт или более простых дурака и двадцать одно. Профессионалы периодически играли на бильярде.

Сегодня тут царило небывалое оживление, причины которого Ордалин поначалу не мог понять. Лишь только приблизившись к одной из кампаний говоривших, он смог уяснить суть разговора и понял, что так оживило народ.

Генерал Дроздовский, после продолжительных боёв был отброшен от Армавира, и, игнорируя деникинский приказ, отошёл от города и вернулся на позиции генерала Врангеля, сменив его конников своими солдатами.

Вся армия, так же, как и командование, делилась на две части. Таких, как Дроздовский, и таких, как Романовский. Соответственно, некоторые сочувствовали и сожалели потерпевшим поражение «дроздам», как их звали между собой остальные добровольцы, другая же часть, мыслящая, приблизительно как начштаба, внешне, разумеется, тоже выражала сочувствие, но внутри себя они ликовали. Их разрушительная натура приняла бы скорее полное уничтожение непокорной дивизии, чем их независимое существование. Все это прекрасно понимали. Увы, но в здешних местах преобладали вторые. Это обуславливалось тем, что Михаил Гордеевич был далеко, и из местной публики его имели честь знать лишь единицы. Зато Романовский был близок как никогда, со своими абсурдными обвинениями в адрес генерала, что он, мол, собирается устроить переворот в армии и взять власть в свои руки. Всё это приводило офицеров в смятение, и они не знали, что думать.

Со стороны собрание напоминало улей. Всё вокруг гудело, чувствовалось оживление. Ордалин осмотрелся, пытаясь подобрать место, с которого было бы удобно обозревать всё это сборище. Его выбор остановился на небольшом диване в дальнем углу зала, возле которого красовался роскошный фикус. На нём уже успел расположиться ротмистр Каурин, новый знакомец Петра Николаевича. Сам он был из конников Врангеля, но отправленный на отдых в Екатеринодар по ранению. Он сидел на краю дивана, положив руку на подлокотник, и с упоением читал какую-то книгу в синем переплёте с золотым тиснением.

-«Повести Белкина»? Однако, Павел Семёнович, вы преподносите всё новые и новые сюрпризы,- проговорил Ордалин, подойдя к знакомому, и пожав ему руку,- дозволите присесть?

-А, Пётр Николаевич! Конечно, присаживайтесь!- улыбнулся конник.- Вы об этом? – он помахал в воздухе томиком Пушкина.- Что вас так удивляет? Приобщаюсь к классике.

-Но вообще-то то, что все окружающие вас люди играют в карты, на бильярде, пьют, спорят, жарко что-то обсуждают… А вы вот тихо сидите в стороне и немногозначительно молчите. Приобщаетесь. Отличное время подобрали для чтения. Неужели вам просто надоело общество доблестных офицеров-добровольцев? Или вы что-то скрываете?- зловеще прошептал Ордалин.

-Нет, я скорее пытаюсь привести мысли в порядок, господин штабс-капитан. В последнее время всё идёт слишком быстро, и я, даром, что воюю с пятнадцатого, не привык так быстро крутиться. Знаете, как белочка в колесе. Я один раз такую видел в зоологическом саду в Петрограде.

-Так почему вы не вернётесь назад, к своим в эскадрон?

-Если бы всё было так просто, Пётр Николаевич. Если бы… Боюсь, что почти весь мой эскадрон полёг в ходе недавнего наступления на северо-востоке, ну знаете, на Дроздовском направлении. Я вот только недавно узнал. И теперь там не осталось никого, кто знал бы меня. А для остальных я чужой. Так что моё возвращение к Врангелю будет сопряжено с некоторыми…

Тут раздался громкий хлопок, и створки входной двери с грохотом распахнулись. На пороге стоял высокий молодой офицер, судя по погонам - поручик, с пышными усами и щегольской эспаньолкой. Что больше всего взволновало Ордалина, одет новоприбывший был в форму Марковского полка, как и сам штабс-капитан. Другое дело, что этот наверняка был настоящим марковцем, чего нельзя было сказать о Петре Николаевиче. Не дай Бог, заметит и полетит ко всем чертям его прикрытие, так долго готовившееся, и из-за чего?! Из-за такого вот пустяка. Проклятье!

Ордалин принялся внимательно следить за действиями поручика, пытаясь найти возможность уйти тихо и незаметно. Похоже, это не составило бы труда. Он быстро прошагал через весь зал, поспешно здороваясь с некоторыми встречными офицерами, говоря при этом на нескольких языках, а затем вальяжно подошёл к секретеру, и, ударив кулаком по задней его стенке, открыл верхнюю панель этого предмета мебели. Оттуда он извлёк круглую серебристую флягу, и немного поиграв её отсветами от лампы, с наслаждением к ней приложился. Пил он долго, смакуя содержимое фляги. За это время к нему торопливо подбежали трое молодых унтеров и, не спуская с него восхищённого взгляда, терпеливо ждали, пока его величество оторвётся от своего занятия. И только через минуту или две он удостоил их своим вниманием. Унтеры тут же быстро заговорили наперебой, и щеголь поначалу внимательно их слушал. Но люди продолжали его окружать, и теперь уже не только военные, но и штатские, и офицер, кажется, постепенно начинал терять терпение.

Завороженный подобным сплавом наглости и красоты, Ордалин даже забыл о том, что ему надо было срочно уходить. Он тихо присел назад на диван и шёпотом спросил своего соседа:

-А это ещё кто?

Конник удивлённо взглянул на своего собеседника:

-Скорее, это вы преподносите сюрпризы мне, Пётр Николаевич! Я поражён, вы что, поручика Шлыкова не знаете?!

Штабс-капитан отрицательно покачал головой.

-Да, Пётр Николаевич…ну впрочем, вам, как инструктору и неоткуда его знать,- до этого момента говоривший достаточно громко, Каурин перешёл на очень тихий шёпот и, склонившись, прошипел Ордалину прямо в ухо:

-Это страшный человек.

По глазам ротмистра было, видно, что этого человека он действительно боялся.

-Чем же он так страшон?- с удивлением спросил штабс-капитан.

В этот момент вышедший из недолгого терпения поручик, сделал размашистый жест обоими руками, и на весь зал заорал:

-Чёрт бы вас подрал, стая пиявок! Как же вы мне осточертели! Удавиться ради пары колокольчиков готовы, паршивые крохоборы!- он ловким движением вырвался из окружения толпы и вынув из внутреннего кармана шинели пачку радужных десятирублёвых донских банкнот. Поручик сделал обманное движение, сделав вид, что собирается бросить пачку толпе, но, увидев, как охотники за колокольчиками чуть не передавили друг друга, в тщетной надежде ухватиться зубами за рубль, лишь заливисто расхохотался.

-Вот уморы! Джентльмены, да вам бы только в цирке работать!- выдавил он из себя сквозь смех.

За всем этим со стороны следили присутствовавшие в зале офицеры, и Ордалин с Кауриным в их числе. Штабс-капитану этот тип определённо нравился. Было в нём что-то, что отличало его от этих аксельбантовых переводчиков бумаги.

-А откуда он?

-Шлыков-то?.. Он, если мне не изменяет память, из Шкуринской волчьей стаи. А теперь вот осел при штабе. Хотя официально числится при Маркове. Крайне маргинальный тип. За ним такое водится…

-Что водится?

-Ну, например каждый красный комиссар на пятьдесят вёрст вокруг знает, что если он попадёт в руки, к парням Шлыкова, то ему лучше сразу застрелиться. Садисты их высокоблагородие. Я тут недавно услышал, будто бы он из одного комиссара чучело набил и поставил у себя в штабной комнате. Только голова у него съёмная.

Ордалин, представив себе эту дикую сцену, болезненно поморщился. Увидев это, конник только рассмеялся.

-Да ладно вам, Пётр Николаевич. Это только слухи. А вот палец с кольцом я лично видел.

Штабс-капитан аж подскочил от неожиданности! Какой палец?!

Август 1908 года. Санкт - Петербург.

Мда, оборвалась финская ниточка… Грубо и безнадёжно оборвалась! Жандармы, будь они не ладны. Шифровка из конверта так и не внесла ясности в дело. Как мне потом сообщили, там было прописано место и время встречи для гонцов от террористов. Мы, конечно, выставили засаду в указный день, но на встречу так никто и не явился. Еще бы! После ареста террористов, финские журналисты, эти проклятые, гнусные бумагомараки, такой крик подняли, что было бы странно, если б кто-то решился прийти. Ну да ладно, жаль, конечно, очень жаль, но сейчас в Петербурге намечалась новая нить, уже более серьезная. Это не в отеле болтаться, как мышке в банке, это другое дело!

Вот уже неделя прошла, как мы вышли на Ричарда Гайрона, помощника английского атташе в Российской империи. До нас дошли сведения, что сей господин ведет переговоры с боевой организацией эсеров. Да не с простой, а с её бунтарской частью, которая именовалась максималистской. Хвалёные провокаторы, которых специально для таких дел держали при себе жандармы, тут были бесполезны. Максималисты не признавали никого из обычной партии эсеров, считая их слюнтяями и слабаками. Тему переговоров предстояло выяснить мне. Чуть позже в наш отдел просочились слухи, что англичане вовсю вербуют русских офицеров из всех государственных ведомств, но наше командование не обратило на эти разговоры внимания. Наши стали активно копать под мистера дипломата, и обнаружили очень интересные вещи. Для помощника атташе он вёл себя на редкость активно, а в иных случаях даже странно. Внезапно появляясь в России на несколько месяцев, он так же внезапно куда-то пропадал, оставляя все дела на своего заместителя, чтобы потом, через пару месяцв появиться вновь. Это, конечно же, могло быть обычным совпадением, но он был в Петербурге и в начале 1905, когда трон впервые зашатался от высокой активности рабочих групп, коих в Питере образовалось бесчисленное множество. Был он в столице и в апреле 1906, когда убили попа Гапона, был он там и в августе, уехав аккурат перед днём, когда дачу премьер-министра Столыпина взорвали максималисты. И что самое интересное в феврале 1907 года он тоже был в столице, но пропал за несколько дней до того, как жандармы устроили в Иматре облаву. А террористы в те же дни получили зашифрованное извещение о встрече… Всё это наводило на мысли.

За Гайроном организовали негласное наблюдение. Но он раскусил его в первый же день. Господин дипломат с легкостью уходил от любой слежки, причем делал это так виртуозно, что наши лучшие люди только разводили руками. Хотя наши агенты готовились скверно, это тоже стоило признать. Но слежку не снимали. Все надеялись, что однажды Ричард Гайрон ошибётся, не заметит хвоста, и выведет нас к чему-нибудь интересному. Видя, что дипломат не так прост, каким казался, решили взяться за него всерьёз. На следующий день наблюдать за Гайроном отправили меня, и видит Бог, не зря. Для этого задания пришлось на время превратиться в дорожного инженера Фельдмана Ганса Генриховича. Прямо напротив посольства недавно разрыли огромную канаву, прокладывали какой-то трубопровод. Каждый день здесь кипела работа. По общей договоренности с бригадиром рабочих, с утра я приступил к заданию. Ходил вдоль канавы с разными инструментами, что-то прикрикивал, указывал. На самом же деле я не спускал глаз с ворот посольства. Рядом, в полной готовности стоял Роллс-ройс, со спящим водителем. Это на случай, если объект (так был обозначен дипломат) соизволит прокатится на извозчике, коих в округе было достаточно. В общем, проторчал я там целый день, но никто похожий на Гайрона так и не вышел. Рабочий день, тем временем, подходил к концу.

И вот, после девяти часов вечера, когда все рабочие разошлись, а я уж было хотел принять смену, как из ворот посольства показался Ричард Гайрон. Он вышел за ворота, воровато огладелся, после чего неспешной походкой направился по боковой улице к Марсову полю. Быстро приказав водителю автомобиля объехать квартал, и ждать меня на другом конце поля (это на случай если Гайрон все же решит взять извозчика), я направился за объектом. К тому моменту уже начинало темнеть, это было хорошо, меньше будет вероятность обнаружения слежки. Итак, достав из внутреннего кармана блокнот и карандаш, я принялся записывать, постоянно поглядывая на часы: