Эксперты-историки из Высшей аттестационной комиссии проголосовали за лишение Мединского степени доктора исторических наук



Автор: BR News
Дата: 2017-10-03 15:34
Экспертный совет Высшей аттестационной комиссии раскритиковал диссертацию министра культуры Владимира Мединского за необъективный анализ источников и неоригинальность темы исследования. Второго октября экспертный совет ВАК рекомендовал лишить Мединского степени доктора исторических наук. Окончательное решение будет принимать президиум ВАК, а затем Министерство образования и науки. В дальнейшем это решение должен подтвердить президиум ВАК, а затем приказ должен подписать министр образования России. По словам сооснователя «Диссернета» Андрея Заякина, «теоретически президиум ВАК может не согласиться с рекомендацией экспертного совета ВАК, но ни разу не было, чтобы президиум шел против позиции экспертного совета в том случае, когда он поддержал заявление о лишении степени». «То есть можно говорить о том, что Мединского в итоге лишат степени», — добавил он.



Авторы заключения указывают, что Мединский «не открывает ничего нового» и «вводит читателей в заблуждение», указывая, что он впервые сформулировал тезис о том, как иностранцы формируют стереотипы (мифы) о России. Утверждение Мединского, сделанное в работе, что «взвешивание на весах национальных интересов России создает абсолютный стандарт истинности и достоверности исторического труда» в экспертном совете назвали ложным. Там напомнили, что «критерии достоверности исторического исследования определяются принципами и методами, имеющими универсальный характер». Помимо этого в своей диссертации министр использует иностранные источники только в виде перевода на русский язык, а в работе с русскими летописями «обходит вниманием» те свидетельства, которые противоречат теме его исследования. Сам Мединский отказался комментировать решение экспертного совета ВАК, заявив, что он там не присутствовал. Член ВАК, доктор исторических наук Игорь Курукин: "Экспертный совет не правомочен совершать никаких юридических операций, мы можем только рекомендовать или не рекомендовать что-то президиуму, который и будет принимать окончательное решение. Прислушается ли президиум к нашему решению, предсказать сложно. Пока неизвестно, кто именно там будет присутствовать, будут ли среди этих людей специалисты по данной теме, и какие аргументы будут звучать на заседании. Перед сегодняшним заседанием был подготовлен проект заключения с большим количеством замечаний, с которыми были согласны все присутствующие сегодня на заседании. Никто не спорил с тем, что автор не владеет историковедческим инструментарием, необходимым для такой работы, а сама она не представляет собой профессионального исследования данного предмета, не отвечает необходимым требованиям. Вместо диссертации получилось авторское видение, и в этом нет ничего плохого, если бы человек писал научно-популярную работу и не претендовал на докторскую степень. С тем, что эта работа непрофессиональна, были согласны все. Но у нас возник юридический вопрос. Сейчас встает вопрос о лишении докторской степени, но формально [Мединский] защитил диссертацию, она получила одобрение, прошла необходимые процедуры. С этой точки зрения претензии могут быть только морального плана — оппоненты не являются специалистами в данной области, но они доктора наук, то есть соответствуют необходимым критериям. На заседании были заданы вопросы представителям заявителя и диссертанта. Они тоже высказали то, что считали нужным. А дискуссия длилась недолго и касалась только формулировки нашего решения — по содержанию были согласны все: все высокопрофессиональные коллеги понимали, что это не диссертация. От голосования воздержался только председатель нашей коллегии — чтобы не давить своим авторитетом. В итоге со своей стороны мы предложили президиуму рассмотреть вопрос о лишении диссертанта докторской степени".

Сергей Паръхоменко, основатель проекта "Диссернет": "Все-таки очень важно сейчас вспомнить ключевые обстоятельства "Дела Прачечника", как называлось в среде тех, кто в нем участвовал или внимательно за ним следил, история лишения Мединского ученой степени. Прежде всего важно помнить, что это не было делом "Диссернета": формальное заявление о лишении Мединского ученой степени подали трое специалистов: историки Вячеслав Козляков и Константин Ерусалимский, а также участник сообщества "Диссернет" филолог Иван Бабицкий. И это было требование отменить присуждение степени в связи с качеством самой работы: заявители считали ее антинаучной, противоречащей самой природе научного мышления. Речь не шла ни о каком плагиате: просто говоря, текст был признан самостоятельным, но совершенно бредовым. Таким образом, "Диссернет" оказывал заявителям только информационное и техническое содействие, но никак не вел это дело своими силами. Основная работа была сделана самим же научным сообществом историков. Именно поэтому этот кейс следует считать таким важным и содержательным. Дальше события развивались так: 1) Заявление о лишении Мединского степени было официально подано в апреле 2016 года. 2) После долгих затяжек и проволочек ВАК в сентябре 2016 г. направил заявление о диссертации Мединского на рассмотрение в диссовет исторического факультета Уральского федерального университета (Екатеринбург). Там было подготовлено заключение, в котором, как удалось узнать из весьма надежных источников, выводы заявителей были подтверждены и была дана рекомендация лишить Мединского степени. Однако в последний момент заседание диссовета было отменено, и вопрос был снят с рассмотрения в УрФУ под тем предлогом, что им будто бы были нарушены сроки рассмотрения. 3) Далее, в январе 2017 г., заявление было передано на рассмотрение диссовету исторического факультета МГУ. Однако он месяц спустя неожиданно отказался принимать какое бы то ни было решение по существу. 4) Наконец, третье рассмотрение было назначено в Белгородском университете, и в июле 2017 он постановил, что оснований для лишения Мединского ученой степени не видит. Аргументация была странной: в заключении диссовета было сказано, что он рассматривает вовсе не диссертацию, а только заявление о лишении степени и, кроме того, что он не нашел у Мединского плагиата (хотя заявители в данном случае о плагиате и не писали). И вот теперь экспертный совет ВАК, вопреки рекомендации белгородского диссовета, принял решение о том, что Мединский доктором исторических наук называться не должен". "Мне кажется, мы присутствуем при важном моменте: сообщество российских историков сумело отстоять достоинство своей профессии и поставить на место безграмотного и наглого самозванца".

ТЕКСТ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЭКСПЕРТНОГО СОВЕТА
 
1. Актуальность общего направления исследования В. Р. Мединского — представления иностранцев о России и русских и презентация этих представлений в сочинениях иностранцев — несомненна. Стереотипные образы России в общественном мнении стран Запада во многом формировались несколько столетий назад и в ряде своих проявлений, с теми или иными вариациями, существуют по сей день.
2. Название работы — «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV–XVII вв.», которое, одновременно, стало и предметом исследования (с. 9), следует признать некорректным. Такая формулировка не отражает предмет диссертационного исследования, поскольку является слишком абстрактной для исторического труда. Во-первых, в ней не упоминается субъект освещения российской истории (в чьем освещении?), не ясно, о чем или о ком идет речь. Во-вторых, объективность в освещении одного государства, социума, культуры и т.п. представителями других (современниками событий) в принципе не достижима. К ней может стремиться профессиональный историк, но не исторический индивид, воспринимающий культуру Другого/Чужого. Восприятие Другого всегда субъективно, оно определяется неосознаваемыми ценностями и установками своей культуры, историко-культурной средой воспринимающего субъекта, его индивидуальными особенностями и т.д. Восприятие может быть научно интерпретировано, но его нельзя оценивать в категориях «объективности» и «достоверности». Категория достоверности применима к оценке сведений очевидцев о материальных неодушевленных объектах, предметах, простых фактах, но не о людях другой культуры и их свойствах. Автор занимается «исправлением» неточностей и «искажений» реалий русской жизни в сочинениях иностранцев, не отдавая себе отчет в том, что для такого рода сочинений они естественны и неизбежны, так как это изложение впечатлений и определенного, обусловленного различными причинами, видения представителей другой культуры.
3. Заявленная В. Р. Мединским цель исследования: «анализ социокультурных и социально-экономических аспектов восприятия Московского государства в свидетельствах иностранцев» (с. 9) в сочетании с его хронологическими рамками («вторая половина XV–XVII в. — с. 7) не соответствует структуре работы. Из 366 страниц основного текста диссертации (разделы II–V, c. 69–437) 266 страниц (72% текста) посвящены второй половине XV–XVI в. Из оставшихся 102 страниц (раздел V) 36 страниц (с. 336–372) относятся к Смутному времени и лишь 65 страниц (с. 336–372) отведены периоду с 1613 по 1700 гг. Из записок иностранцев этого обширного, событийно насыщенного почти векового периода, автором рассмотрены только сочинения Адама Олеария, Адольфа Лизека и Иоганна Корба, а в числе не удостоившихся внимания диссертанта оказались десятки текстов, среди которых информативные и важные для исследования свидетельства Августина Мейерберга, Якова Рейтенфельса, Андрея Роде, лейб-медика царя Алексея Михайловича Самуэля Коллинза, Фуа де ла Невилля, Патрика Гордона и др. Принцип отбора источников автором не обоснован.
4. Сформулированная автором научная проблема, заключающаяся «в обобщении зарубежных материалов, касающихся важнейших аспектов российской истории второй половины XV–XVII веков и аргументированности доказательств их объективности» (с. 9), не выдерживает критики. «Обобщение материалов» не может быть научной проблемой, а конец фразы — «и аргументированности доказательств их объективности» — остается не раскрытым, неясным для читателя.
5. На с. 3 В. Р. Мединский представляет свой главный исследовательский принцип: «Взвешивание на весах национальных интересов России создает абсолютный стандарт истинности и достоверности исторического труда» (с. 3). Между тем это ложное положение, входящее в непримиримое противоречие с принципами научности, объективности и историзма (их перечисление во вводной части диссертации, таким образом, становится пустой формальностью). Этноцентризм/нациецентризм, в каких бы формах он ни проявлялся, никогда не выступал и не может выступать в науке в качестве критерия достоверности или служить основанием научного труда, стремящегося к объективности. Критерии достоверности исторического исследования определяются принципами и методами, имеющими универсальный характер, не зависящими от национальной принадлежности исследователя. Другое дело — учет национальных (цивилизационных) особенностей развития изучаемого сообщества, что необходимо делать для всех социумов и культур с целью выявления общего и особенного в их развитии.
6. В историографическом разделе работы отсутствует значительное количество современных исследований проблемы. В конце XX — начале XXI в. была написана целая серия трудов известных российских историков (не говоря уже о зарубежных), посвященных образу России и русских в восприятии современников, в том числе и иностранцев, в изучаемый период (например, О. Г. Агеевой, М. М. Крома, Л. Е. Морозовой, В. Д. Назарова, А. И. Филюшкина, А. Л. Хорошкевич, М. По и др.). Знакомство с историографическим очерком показывает, что характеристика работ предшественников выполнена весьма избирательно. Многие исследования, внесенные в список литературы, в историографической части диссертации не анализируются; принципиально важным изданиям (например, фундаментальным для изучения темы публикациям «Записок о Московии» Герберштейна 1988 и 2007 гг.) посвящено буквально по одному-двум абзацам (с. 44–45); новейшей литературе вопроса, внесшей принципиально новые взгляды на проблему и давшей первоклассные образцы публикационной культуры и научной критики сочинений иностранцев, отведено около трех страниц (с. 43–46).
7. Доказывая, что многие сочинения иностранцев изучаемого периода были тенденциозны, содержали недостоверные сведения, создавались под влиянием определенной политической конъюнктуры, формируя, по преимуществу, негативный образ Русского государства в общественном мнении их соотечественников и т.д., В. Р. Мединский не открывает ничего нового. Все это давно известно, прочно укоренилось в российской традиции историописания, восходя в базовых своих положениях как минимум к классическому труду В. О. Ключевского «Записки иностранцев о Московском государстве». О высокой степени субъективности подобных сочинений (как и вообще о высокой степени субъективности любого нарратива) говорится во всех базовых курсах по источниковедению и истории России, читаемых на исторических факультетах наших ВУЗов. Таким же хрестоматийным для учебных программ является тезис о преемственности, взаимосвязи (порой текстуальной), которая просматривается во многих сочинениях иностранцев о допетровской России, об особом влиянии на укоренение стереотипов о России «Записок о Московии» С. фон Герберштейна. Заявляя (на с. 438-439), что все это — результат его оригинального исследования, впервые им сформулированный и доказанный, В. Р. Мединский вводит читателей в заблуждение.
8. Сомнительными являются принципы формирования источниковой базы и методы источниковедческого анализа, применяемые автором, а в результате — вся совокупность промежуточных выводов, которые создают основу для общего заключения исследования. Вполне естественно, что в диссертации В. Р. Мединского ядром источниковой базы, главным эмпирическим объектом его изучения выступают сочинения иностранцев о России указанного периода; на это справедливо указывает и сам автор, называя эти источники «основными» (с. 51). Однако при этом он считает достаточным использовать не собственно сочинения, а их переводы на русский язык. Между тем в докторской диссертации должны использоваться первоисточники на языке оригинала по наиболее исправным аутентичным изданиям. Это тем более важно, что в диссертации идет речь об интерпретации впечатлений западных авторов о России. Между тем выбор изданий имеет случайный характер. Так, например, записки Генриха Штадена использованы в диссертации по изданию 2002 г., хотя к моменту подготовки диссертации в свет вышло академическое двухтомное издание этого памятника под редакцией Е. Е. Рычаловского. Записки Жака Маржерета «Состояние Российской империи» анализируются по устаревшему изданию 1982 г., а не по новейшему 2007 г. под редакцией Ан. Береловича, В. Д. Назарова и П. Ю. Уварова. Привлечение только переводов приводит к особо досадным последствиям там, где диссертант пытается давать оценки терминологии авторов сочинений о России. В. Р. Мединский как будто не осознает, что термины, о которых он пишет, принадлежат не оригинальным текстам, а их переводам на современный русский язык. Так, на с. 184-185 он упрекает Герберштейна за то, что он назвал князя древлян Мала «государем», хотя «статус государя он не имел». Затрудни себя автор обращением к оригиналу, он бы мог увидеть, что в латинском тексте стоит термин princeps, а в немецком — Fürst. И то и другое слово соответствуют русскому князь (каковым и назван Мал в летописях); таким образом, «государь» является результатом вольного перевода, сделанного нашим современником, автор же курьезно обвинил в применении этого термина Герберштейна. Намерение В. Р. Мединского провести глубокое и всестороннее изучение записок иностранцев в сравнении с «российскими документальными источниками, касающимися конкретных событий и фактов» (с. 8) можно признать перспективным. Действительно, проблема верифицируемости, проверяемости информации, содержащейся в том или ином источнике, решаема только в контекстном перекрестном сравнении. Оно дает простор для использования методов компаративного анализа и позволяет ответить на ряд действительно важных в рамках заявленной проблемы вопросов. Автор диссертации относит весь массив источников русского происхождения к группе дополнительных (с. 52) и дает их перечень, объединяя по видовому признаку: актовый материал, приказная документация, судебные дела, летописи и хронографы, писцовые, таможенные и записные книги, публицистические сочинения XVI–XVII вв. и другие источники нарративного характера. Практически все перечисленные источники на сегодняшний день опубликованы, однако В. Р. Мединский отмечает, что он широко привлекал и неопубликованные архивные документы, хранящиеся, главным образом, в РГАДА и отчасти в архиве СПб ИИ РАН. В списке использованных источников и литературы всего указано 13 позиций в рубрике «архивные источники». Но есть основания полагать, что В. Р. Мединский едва ли работал с указанными им архивными делами. В его сочинении, на почти четырехстах страницах основного текста, удается обнаружить всего 13 ссылок на архивные фонды, имеющие откровенно номинальный характер (с. 100, 106, 181, 240, 249, 257, 287, 297, 325, 332, 274, 408 и 426). Чаще всего это «глухие» ссылки на дело или просто на опись без указания листов; иногда — с указанием общего количества листов в единице хранения (например, «РГАДА. Ф. 32. Д. 1 (1488–1489). Л. 1–204», с. 181). Ссылки на конкретные листы дела приведены всего в пяти случаях. Это показывает, что автор, скорее всего, не работал с архивными документами (его занятость в читальном зале РГАДА документально не зафиксирована) АДАР, а черпал самые общие сведения о содержащейся в них информации из путеводителя по архиву, а в лучшем случае — из описей, ориентируясь на имеющиеся там заголовки дел или документов. На часть архивных дел, отмеченных в списке использованных источников, в тексте нет даже ссылок. С «недостоверными» и «тенденциозными» источниками диссертант не церемонится. Он может просто заявить, что «на самом деле все было не так», не обременяя себя поиском доказательств. В иных случаях он прибегает к другому приему: использует оценки из сочинений одних иностранцев в качестве критики мнений других, не учитывая, что и те, и другие могут быть равно пристрастными в своих суждениях. Так, например, высоко оценивая достоверность сведений С. Герберштейна о русской армии (с. 220), автор отчего-то признает «недостоверным» аналогичное описание полевых станов русской армии, данное Р. Ченслером (с. 234); А. Контарини и Г. Перкамот отзывались о Иване III положительно, а Герберштейн — нет, значит, «совершенно очевидно, что австрийский дипломат умышленно очернил Ивана III» (с. 199, 206). В отдельных случаях такое противопоставление сведений разных авторов выглядит откровенно курьезно. Так, на с. 239 автор пишет: «Противоречивы и сведения Ченслора о бедных людях. Утверждая, что «нет народа на свете, который бы жил так нищенски, как живут здесь бедняки, и что богатые не заботятся о них», он в то же время сообщал о благотворительной деятельности монахов. Вообще данные Ченслора о существовании в Русском государстве нищих и бедняков противоречат известиям Барбаро и Контарини о большом количестве продуктов на русских рынках, которые стоят сущие копейки». Как сообщения авторов конца XV в. о дешевых продуктах на рынках могут опровергать существование более чем полвека спустя (в 1550-е гг.) в стране бедняков, остается загадкой — свою «логику» автор не раскрывает. В. Р. Мединский, желая доказать необоснованность тех или иных сведений, приводимых в записках иностранных авторов, часто ссылается на информацию, содержащуюся в русских летописях, вероятно, считая ее абсолютно достоверной и очевидно не придавая значения тому, что летописи сами по себе сложный источник, нуждающийся в специальной источниковедческой критике и перекрестной проверке с помощью анализа источников другой видовой принадлежности. При этом он игнорирует сведения других русских источников, если они противоречат его тезисам. Например, многократно опровергая ложные, по его мнению, свидетельства иностранцев о пьянстве русских священников (с. 341, 440 и др.), диссертант обходит вниманием материалы Стоглавого собора 1551 г., где этот порок духовенства был признан самой Русской Православной церковью. Утверждая, что крымцы в 1521 г. дошли только до Коломны, автор ссылается на Воскресенскую летопись, игнорируя показания ряда других, из которых следует, что отдельные отряды достигали подмосковных села Воробьева и Николо-Угрешского монастыря. Диссертант отвергает известие Герберштейна о получении крымским ханом грамоты с обязательством платить дань, хотя аналогичная информация есть в Разрядной книге — официальном документе, к которому ни у одного иностранца доступа не было.
9. Некоторые фрагменты диссертации В. Р. Мединского представляют собой изложение выводов других исследователей, лишенное оригинальности и вдобавок некорректно выполненное. Так, например, большая часть раздела III (с. 182–223) посвящена анализу фактических и интерпретационных ошибок С. Герберштейна, несмотря на то, что подобная работа была проведена комментаторами издания «Записок о Московии» 1988 г. Пересказывая содержание комментариев, В. Р. Мединский ссылается не на них, а на источники комментаторов, при этом не всегда делая это умело. Уличая Герберштейна в желании придать больше достоверности его рассказу о крымском набеге 1521 г., В. Р. Мединский пишет, что австриец указывал на получение информации от польских послов, «которые и стали его информаторами». Диссертант ссылается на следующее издание: «Русская историческая библиотека, т. 35, № 90, с. 605–607» (с. 223). Обратившись к комментариям в издании «Записок…» Герберштейна, увидим, что их авторы указывают: «Литовское посольство во главе с Богушом Войтковым находилось в Москве с 29 авг. по 4 сент. 1521 г. (Сб. РИО. — Т. 35. — № 90. — С. 605–607)» (См.: Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 340). Очевидно, что В. Р. Мединский, во-первых, не видит разницы между литовскими и польскими послами, хотя в то время Польша и Литва, находясь в династической унии, обладали отдельными дипломатическими ведомствами, а во-вторых, путает два широко известных дореволюционных серийных издания источников — «Русскую историческую библиотеку» и «Сборник Русского исторического общества», вероятно, попросту переписав неверно понятые им данные из комментариев к изданию 1988 г.
10. Фактические ошибки в диссертации многочисленны. Ряд из них справедливо указан в апелляционном письме. Но есть и немало других, которые также могут считаться грубыми. Автор полагает, что в конце XV в. существовала Украина, которая «тогда называлась Литвой» (с. 87); что Далмация в то же время была одной из областей Югославии (с. 152). Он, очевидно, не видит разницы между белым и черным духовенством, когда опровергает сведения Герберштейна о бедственном материальном положении русских священников, напоминая о том, что в XVI в. Русская церковь была крупным земельным собственником «и ни в чем не нуждалась» (с. 212). Автор упрекает Герберштейна за то, что он проводил границу между Европой и Азией по Дону (с. 221), не подозревая, что это традиция, идущая с античных времен. Он путает хрестоматийные даты (набег на Москву Девлет-Гирея датирует 1570 г. вместо 1571 — с. 262; введение опричнины 1566 г. вместо 1565 — с. 265; поход Ивана III на Тверь 1520 г. вместо 1485 — с. 302); утверждает, что Земский приказ был основан только в конце 1570-х гг. (с. 277), хотя первое упоминание этого учреждения в разрядных книгах относится к 1572 г.; опровергая сведения Дж. Флетчера (конец XVI в.) о пьянстве русских и обращая внимание на то, что спиртные напитки в России можно было изготовлять только по большим церковным праздникам, т.е. несколько раз в году, подкрепляет эту информацию ссылкой на Уложение 1649 г. (с. 341), и так далее, и так далее. Разумеется, отдельные недочеты, ошибки, неточности, опечатки могут быть в любом исследовании. Но в диссертации В. Р. Мединского их количество зашкаливает, являясь системной, качественной проблемой.