Автор: Г.И. Ханин
Дата: 2015-08-09 11:30

В целом прошлый опыт—плохой помощник на крутом повороте к эффективности. И все-таки имеет смысл попристальнее взглянуть на некоторые периоды минувшего. Ведь если тот или иной период считается благополучным, всегда есть искушение повторить и методы, которые однажды принесли уже прекрасные результаты. Принято считать, что в довоенный период темпы развития были исключительно высокими. Действительно, построено множество предприятий, появились новые отрасли в экономике. Однако прогресс ограничился в основном тяжелой промышленностью, строительством и транспортом. Аграрный же сектор экономики переживал застой (как известно, по сбору зерна и поголовью скота уровень 1928 года был достигнут и превзойден только в 50-е годы). За 1929 -1941 годы национальный доход возрос в полтора раза. Темп отнюдь не рекордный. В 30-е годы наблюдалось наибольшее за всю нашу историю повышение материалоемкости продукции и снижение фондоотдачи.  По-настоящему быстро развивалось народное хозяйство в 50-е годы. Этот период , по нашим оценкам, выглядит самым успешным для экономики. Темп роста превзошел тогда прежние достижения. Но суть не в одних темпах. Всего важнее то обстоятельство, что впервые рост был достигнут не только за счет увеличения ресyрсов, но и благодаря лучшему их использованию. Производительность труда поднялась на 62 процента (это почти 5 процентов в год I), фондоотдача—на 17, материалоемкость снизилась на 5 процентов. Достаточно гармонично развивались все отрасли — не одна тяжелая промышленность, но и производство потребительских товаров, сельское хозяйство, жилищное строительство. Впечатляющи успехи в кредитно-денежной сфере. Была обеспечена товарно-денежная сбалансированность, казавшаяся дотоле недостижимой. Если с 1928 по 1950 года розничные и оптовые цены выросли примерно в 12 раз, то в 1951—1955 годах розничные цены снизились, а оптовые стабилизировались. Во второй половине 50-х произошел лишь небольшой рост цен. Как видно то, к чему мы сегодня стремимся, однажды, уже было сделано— экономика изрядное время работала эффективно. Поэтому важно выявить истоки успеха, отделить переходящие факторы от уроков, пригодных и поныне.

В народное хозяйство пришли миллионы демобилизованных воинов. Будущие исследователи; несомненно, укажут также, что в те годы качественно изменился и уровень руководящих кадров. Ведь еще в 1946 году многие директора предприятий имели, среднее, а то и начальное образование. Спустя всего несколько лет это стало уже редкостью. Заметно улучшилось планирование, и в результате за срывы заданий стало возможным спрашивать. Все так. Но мы хотя бы в порядке гипотезы рискнем указать еще на один фактор, на наш взгляд определяющий. Именно в 50-е годы был решительно отвергнут культ личности, восстановлена социалистическая демократия. Человек действительно почувствовал себя не инструментом для исполнения планов и предначертаний, но творцом, хозяином страны. На крутом повороте истории мы как-то вмиг осознали, что, по слову поэта, “сами люди, а не боги смотреть обязаны вперед”. И еще. Впервые советский народ по-настоящему вкусил плоды возросшего за десятилетия экономического потенциала. Достаток приятен не только сам по себе. Как подметил тот же Твардовский, “народ добрее, с самим собою мягче стал”. Поубавилось горькой той надсады, что от больших очередей. А доброе расположение духа — в труде вещь не последняя.  Но успехи 50-х годов, глубоко не проанализированные, породили представление, будто грядущее безоблачно, высокие скорости развития гарантированы. В этой атмосфере появились поспешные, основательно не подкрепленные лозунги “догнать и перегнать США к 1980 году”, “нынешнее поколение будет жить при коммунизме”. Однако уже к концу десятилетия темпы роста стали падать. Этот процесс продолжался до 1983 года. Обычно появление негативных тенденций в экономике датируют серединой 70-х годов. По нашим оценкам, это произошло полутора десятилетиями раньше. Определить точную дату полезно не только ради исторической правды. Установить начало спада принципиально важно еще и вот для чего. Многие исследователи считают особо успешным период 1966—1970 годов—пятилетку экономической реформы, ставившей целью расширить самостоятельность предприятий, ввести полный хозрасчет. Официальные данные демонстрируют ускорение темпов, резкое повышение эффективности. Если это так, то вывод очевиден: надо повторить реформу — результат не замедлит сказаться.  
 Беда, однако, в том, что в ту пору не было ни ускорения, ни эффективности. По нашим расчетам, ключевые показатели ухудшились тогда даже сравнительно с первой половиной 60-х, не говоря уж о 50-х годах. Национальный доход увеличился на 22 процента против 24 за предреформенное пятилетие, производительность труда — на 17 процентов против 19 и т.д. Хуже стали использоваться основные производственные фонды, возросла материалоемкость. Особенно быстро ухудшались показатели в машиностроении, а ведь ситуация в этой ключевой отрасли предопределяет успех или неудачу следующей пятилетки. Отлично понимаем, что эти расчеты дают противникам радикальных реформ козырь в руки — мол, попробовали и обожглись. Но истина должна быть установлена независимо от того, как ее можно использовать. Во всяком случае, мы не намерены уподобляться нашим оппонентам, которые готовы принять на веру любую цифру, лишь бы она подтверждала их идеи о переменах в хозяйственном механизме.  По глубочайшему нашему убеждению, удачи и быть не могло, поскольку реформа проводилась непоследовательно. Не была счастливой уже сама мысль расширять права предприятий и одновременно воссоздавать взамен совнархозов министерства как органы для чисто административного, приказного управления производством.  Более того, в самом пореформенном механизме таился один опасный ген. Оптовые цены на продукцию по-прежнему устанавливались в директивном порядке. Между тем предприятия стали работать от прибыли. А ее можно получить как за счет снижения себестоимости, так и путем завышения цен. Добавочный стимул к такому завышению сработал безотказно: неучтенный, скрытый рост оптовых цен, к примеру, на продукцию машиностроения достиг в пореформенной пятилетке 33 против 18 процентов в предшествующем пятилетии. (Вот, кстати, откуда взялись красивые показатели эффекта реформы.) Никакой контроль сверху не помогал, а единственно всемогущий контролер — его величество покупатель был напрочь устранен от установления цен. В итоге реформа скорее разладила старый хозяйственный механизм, чем создала новый.  С товарно-денежными отношениями, с законом стоимости шутки плохи. Не тот экономист является товарником, кто признает деньги, платный кредит, самоокупаемость. Эти слова теперь все уважают. Товарник тот, кто настаивает на определении оптовой цены с учетом голоса покупателя, кто почитает закон стоимости в полном объеме, а не усеченным, преобразованным или еще как-то выхолощенным.  Вряд ли вам доводилось слышать такое рассуждение: “Не тот нынче стал закон всемирного тяготения, ох не тот. В ньютоновские-то времена... Ну, бывало, и созорничает по молодости лет — яблоком или чем покрепче приласкает по голове, не без того. Но ведь планетами управлял! Теперь куда ему до прежнего—постарел, одряхлел”. Все понимают—шутка. Но закон стоимости тоже объективен, от нашей воли независим. К нему можно лишь подладиться, но отнюдь не преобразовать или свести на положение углового жильца. Опыт 60-х годов отменно продемонстрировал, чем опасны такие упражнения.  Экономические процессы, раз начавшись, приобретают инерцию движения. В 60-е годы темпы роста падали, но оставались еще довольно высокими—за все десятилетие национальный доход увеличился в полтора раза. В 70-х ситуация усложнилась. В девятой пятилетке доход прирос на 17, в десятой -—_на 5 процентов, а в первые годы одиннадцатой произошло уже абсолютное его падение, и только памятные всем нам энергичные меры несколько выправили положение: в целом за минувшее пятилетие прибавка дохода составила 3 процента, что меньше прироста населения.  Где корни этого явления? Каждому ясно, что правильный диагноз—предпосылка успешного лечения. Но относительно диагноза в экономистах согласия нет, и со временем мнения расходятся все больше.  

Вспоминается случай, когда на одной из дискуссий в небольшой аудитории экономистов зашла речь об отдаче капитальных вложений. С младых ногтей мы привыкли думать, что наша страна строит больше всех в мире. Сейчас приоритет теряем. Расходуем до 200 миллиардов рублей в год, а вводим новых мощностей все меньше и меньше. Что же, строить разучились? Собственно, объяснение было под рукой, его сотни раз приводили в печати. За природными ресурсами приходится идти в гиблые, необжитые края, где все надо начинать с нуля. Дешево там не построишь, значит, на другие нужды средств остается меньше. Возьмите сибирскую нефть...   Когда прозвучал этот аргумент, один из нас, соавторов, осторожно высказал сомнение. А поскольку мы давно понимаем друг друга с полуслова, другой на лету подхватил мысль. Упрекать нефтяников в чрезмерных тратах, начали мы, неблагородно. Заглянем в справочник “Внешняя торговля СССР в 1984 г.”. Из 74 миллиардов рублей годовой экспортной выручки 38 миллиардов (больше половины) получено за нефть и газ, в том числе 31 миллиард за нефть. Не будь этих денег, как страна покупала бы технику, хлеб. одежду, сахар? В 70-е годы ситуация была как раз благоприятной для нашего экономического развития. Исключительно благоприятной. Добыча нефти увеличивалась фантастически, цены на нее на мировом рынке круто шли вверх. Такого стечения обстоятельств, вероятно, больше уже не будет. Объективные трудности начинаются только теперь—добыча нефти стабилизировалась, увеличивать ее экспорт вряд ли удастся, а цены на мировом рынки упали в 3 раза. И, скажем, за тонну зерна сегодня надо отдавать 3 тонны нефти, хотя недавно меняли практически тонну на тонну. А покупная техника? В 1984 году ее приобрели на 24 миллиарда рублей. Это главная статья нашего импорта. Учтем, что не в пример нефти техника на мировом рынке дорожает.  Но неужели все-таки капитальные затраты в расчете на тонну добытой нефти в Сибири выше, чем в старых районах? Здравый смысл подсказывает: что-то тут не так. Еще на нашей памяти как отдаленная цель выдвигалась задача довести добычу нефти до 60 миллионов тонн—тогда, мол, страна будет застрахована от всех и всяческих неожиданностей. Ныне с газовым конденсатом добываем в 10 раз больше. В 70-е годы только прибавка превысила 250 миллионов тонн. Ресурсов всей страны вряд ли хватило бы, если б капитальные вложения на каждую тонну прибавки еще и поднялись. Наконец, именно в 70-е годы произошла перестройка топливного баланса с угля на нефть и газ. А любому известно: развивать нефтяную и газовую промышленность выгоднее, нежели угольную,—тонна условного топлива обходится дешевле как по капитальным, так и по текущим затратам,  Эти общие соображения мы проверили потом расчетами. Все подтвердилось. Топливная промышленность, главная из сырьевых отраслей, действовала в 70-х годах весьма эффективно. Рост же себестоимости и капиталоемкости топлива — одна видимость. Просто в отрасли дорожали основные фонды, прежде всего оборудование. Поставляя технику по непомерным ценам, машиностроители записывали себе в актив прибыль, которую в конечном счете следовало бы поставить в заслугу нефтяникам и газовикам.  Вообще объяснять затруднения в экономике исчерпанием доступных природных ресурсов, плохим климатом новых регионов — занятие, может, и утешительное, но бесперспективное. Надо хозяйствовать с теми ресурсами, в том климате, какие есть. В чем же тогда истинные причины застоя? На сей счет есть две точки зрения, сильно отличающиеся одна от другой. Большинство экономистов видят корень зла в снижении эффективности общественного производства, в расточительном расходе трудовых, материальных, финансовых и иных ресурсов. Правда, объясняется это явление по-разному — беспорядком на производстве, неудовлетворительным планированием, устаревшим хозяйственным механизмом и т. п. Другие мыслители (их меньшинство) полагают, что нынешние трудности возникли вследствие -затухания инвестиционного процесса в стране. Наиболее полно и последовательно эту позицию обосновали новосибирские ученые К. Вальтух и Б. Лавровский. Проследим за ходом их рассуждений в вольном, так сказать, пересказе.  От пятилетки к пятилетке сокращаются реальные вводы новых мощностей, А поскольку основные производственные фонды изрядно устарели, их приходится списывать. Идет также скрытое уменьшение фондов — старое оборудование вроде бы действует, но должной отдачи не приносит. Мы подошли к такому рубежу, когда вводы едва-едва покрывают явное и скрытое выбытие мощностей, и в ряде отраслей перешагнули за этот рубеж “Итак, реальный рост мощностей сокращается, а их реальное выбытие... быстро растет,—пишут ученые.—Оба процесса в качестве объективного следствия имеют известные сокращения приростов мощностей в—далее— продукции, включая даже ее абсолютное сокращение”3. Вы можете включать наилучший хозяйственный механизм, наводить дисциплину и порядок. Польза, конечно, будет, но за всем тем планы просто не на чем выполнять. Так авторы, правда, не пишут, но это само собой подразумевается. Где же выход? По мнению ученых, на действующих мощностях ощутимых приростов производства не достигнешь — они уже перегружены. “Чтобы получить дополнительную продукцию в стратегически значимых масштабах,— заключают исследователи,— нужен массовый рост производственных мощностей...”  Но массовый рост — это и есть экстенсивное развитие экономики, от чего нужно бы уходить.  Кстати, заметим, что конкурирующие теории опираются на разную информацию. Те, кто считает, что для решения задачи достаточно интенсификации, используют общепринятую динамику стоимостных показателей, К. Вальтуха и Б. Лавровского она не устраивает (и тут мы с ними согласны). Они строят свою теорию на данных о производстве продукции в натуральном выражении и вводе мощностей опять-таки в натуре. Так проблема, по видимости информационная, перерастает в главный вопрос экономической политики.  Старение основных фондов, сокращение ввода мощностей—факт бесспорный. Под влиянием его в головах некоторых экономистов вызревает мысль о проведении хозяйственного маневра, в чем-то подобного ускоренной индустриализации в 30-х годах. Национальный доход, то есть вся новая стоимость, созданная в материальном производстве за год, делится, как известно, на две неравные части: большая идет на потребление, меньшая — в накопление. Из меньшей доли и финансируется строительство. Так вот, предлагается резко увеличить эту долю хотя бы и ценой абсолютного сокращения фонда потребления. Тогда удастся обновить и умножить производственный потенциал и тем самым придать новый динамизм нашей экономике. А лет, скажем, через десять—пятнадцать можно будет опять повышать жизненный уровень населения, подобно тому как это сделали в 50-х годах. В экономических публикациях мы встретили даже конкретные расчеты такого маневра: называется цифра удвоения производственных капиталовложений.  

* “Экономика и организация промышленного производства”, 1986, № 2, стр. 23.  

Замысел не из легких. Между 30-ми и 80-ми годами слишком велики различия, чтобы рассчитывать на повторение успеха. На первом этапе социалистического строительства, в условиях капиталистического окружения временные жертвы были объяснимы. Как оправдать сходный курс сегодня? В 30-е годы страна располагала громадными трудовыми ресурсами, которые не очень трудно было переместить—из сельского хозяйства в промышленность, на транспорт, в строительство. Сегодня этого резерва нет. Удастся ли при таком ограничении круто поднять производство в машиностроении, строительстве, в других отраслях инвестиционного комплекса, где уже занято, более 20 миллионов человек? А если удастся, то как укомплектовать людьми множество новых мощностей, когда и старые-то простаивают из-за нехватки рабочих? Не получим ли мы бездействующие предприятия, созданные напряжением всех сил?  Разумеется, сторонники “второй индустриализации” возразят; новые мощности, технически совершенные, станут сберегать труд и все другие ресурсы. Теоретически справедливо, но на практике такие намерения покамест плохо реализуются.  Есть еще одно ограничение для маневра Мы узнали о нем, пересчитывая показатели развития экономики новыми методами. Капиталовложения финансируются в основном из прибыли. В текущих ценах прибыль растет довольно быстро. Иное дело, если мы возьмем цены неизменные. Не хотелось бы утомлять читателя расчетами— они достаточно сложны. Дадим сразу выводя. Абсолютная сумма прибыли по народному хозяйству в неизменных ценах увеличивалась до 1965. года, а затем стала таять и к середине 80-х сошла на нет. Дефицит до недавних пор покрывался доходами от внешней торговли, но, как уже сказано, этот источник теперь начинает иссякать. За счет чего, спрашивается, проводить “вторую индустриализацию”? Да и нужна ли она? Правда ли, что развитие экономики уперлось в проблему основных производственных фондов?  Истина всегда конкретна. Скромные средние величины прироста мощностей складываются из весьма приличных вводов в одних отраслях и мизерных в других. В народном хозяйстве возникают узкие места. Они-то и лимитируют развитие экономики. Чтобы выявить их, мы проанализировали реальную динамику и использование основных фондов по отдельный отраслям. Выводы получились неожиданными —в ряде случаев они противоположны устоявшимся представлениям.  Возьмем для примера черную металлургию - отрасль поистине базовую. Вроде бы она не обойдена вниманием. В прошлой пятилетке металлурги получила в 3,5 раза больше капиталовложений, нежели в шестой (1956—1960 годы). А какова отдача? В 1981—1984 годах среднегодовые вводы мощностей упали сравнительно с шестой пятилеткой по выплавке чугуна в 15 раз, по выплавке стали—в 1,7, по производству готового проката — в 1,4 раза. Вывод как будто однозначен; металлурги из рук вон плохо используют колоссальные средства, отпускаемые на развитие отрасли. Но ведь стремительно растет и стоимость строительства. Мы пересчитали капиталовложения в отрасль в неизменные цены. И что же? При таком единственно достоверном измерении вложения в черную металлургию росли только до 1974 года, а затем стали падать. В 1984 году впервые за всю историю страны отрасль получила такую сумму на свое развитие, которая даже не восполняла фактического износа основных производственных фондов. Проще говоря, этих денег было недостаточно, чтобы только поддерживать производство на прежнем уровне. А ведь выпуск металла надо еще и увеличивать. Напомним, что в ходе последних пятилеток плановики вынуждены были снижать задания машиностроителям как раз из-за нехватки металла.  Могут возразить: резервы металлургии велики — отрасль все хуже использует свой потенциал. Да, по официальным оценкам, съем продукции с каждого рубля основных производственных фондов упал здесь за 1955—1980 годы в 3 раза. Но это снова фокусы счета. С какого рубля уменьшился съем продукции? Допустим, четверть века назад построили цех за 10 миллионов рублей, а ныне еще один такой же мощности, но уже за 30 миллионов. Тот и другой будут зачтены в общую сумму производственных фондов по номинальной цене. Выходит, старые и новые фонды оценены разными рублями. Для верной оценки надо сделать одно из двух; пересчитать старые фонды в нынешние более дешевые рубли либо все фонды — в неизменные цены. Мы сделали то и другое. Теперь уже нетрудно выяснить, как менялась фондоотдача. За последнюю четверть века в черной металлургии она нисколько не упала. Значит, предположение о громадных резервах отрасли — миф. (Хотя, конечно здесь, как и везде, надо хозяйствовать рачительнее.)  Опытного хозяйственника, да и рядового читателя этот выход не удивит. Все знают, что металлургические агрегаты работают круглосуточно. Как тут еще увеличить съем продукции с них? Мы отнюдь не предлагаем безудержно наращивать строительство новых домен, конверторов, прокатных станов. Наша страна уже производит металла больше всех в мире. Главная задача — поднять качество металла. Но это тоже требует капитальных затрат.  Близко к пределу своих возможностей работает энергетика. Все горячее в названной отрасли. Приведём только одно сопоставление. В начале 60-х годов энергетики вводили ежегодно по 10 миллионов киловатт мощностей. Сегодня тем агрегатам пора выбывать, а теперешние вводы — опять по 10 миллионов киловатт в год. То есть столько, сколько надо для замены. А потребность в электричестве растет, вот и приходится эксплуатировать устаревшие мощности.  Узким местом экономики стал железнодорожный транспорт. И пусть никого не вводит в эйфорию тот факт, что критическая ситуация зимы 1984/85 года больше не повторялась, что планы транспорт исполняет и перевозки растут. В бой брошен последний доступный резерв: Министерство путей сообщения распорядилось увеличить так называемую статическую нагрузку. Поясним. Вагон, как любая инженерная конструкция, имеет запас прочности. Если он рассчитан, к примеру, на 62 тонны грузе, то повезет и 70 тонн, не развалится. Так теперь и делают. Решение нелегкое. Быстрее изнашиваются вагоны и рельсы. Возросли потери грузов. Скажем, уголь засыпают с большущей шапкой над вагоном, и при современных скоростях ее просто сдувает. В сущности, транспорт доставляет потребителю сверх обычного не уголь, а цифру. В отрасли появились приписки, чего раньше не было. Любопытный казус выявили специалисты Минчермета. Московская железная дорога отказалась принимать у завода “Серп и молот” вагоны, загруженные по старой корме. А по новой не получалось: завод исполняет относительно небольшие заказы. Железнодорожники предложили двойную бухгалтерию: для их отчетов пусть будет вписан больший вес, чем в сопроводительных документах на металл.  Чтобы железнодорожный транспорт работал устойчиво, нужно, как уже сказано, увеличивать пропускную способность дорог. А это опять сопряжено с капитальными затратами.  Прогресс экономики в решающей степени зависит от развития машиностроения. Это можно считать аксиомой. Менее очевидно другое: надо ли безудержно увеличивать капитальные вложения в эту гигантскую отрасль? Вроде бы иначе и нельзя. По официальным отчетам, фондоотдача в машиностроении за 1955—1980 годы поднялась почти в полтора раза и продолжает улучшаться. Но съем продукции с рубля фондов не может расти беспредельно. Уже сейчас, утверждает статистика, мощности используются здесь примерно на 90 процентов, что близко к допустимому максимуму. И если мы желаем быстро обновлять производственный аппарат народного хозяйства на современной технической основе, то волей-неволей придется вкладывать больше средств в развитие отрасли, поставляющей технику.  Но опять-таки не будем брать на веру эти цифры. Как так вышло, что в металлургии, топливной промышленности, энергетике фондоотдача по отчетам непрерывно падает, а в машиностроении растет? Неужто в одних отраслях собрались сплошь недотепы, а в других — исключительно чудо-богатыри? Разгадка иная. В сырьевых отраслях стоимость основных производственных фондов искусственно завышена вследствие роста цен на оборудование и строительство. Стоимость же выпускаемой продукции там увеличивается медленно, строго в меру истинных прибавок производства, поскольку цены на сырье стабильны. Вот и возникает иллюзия, будто с каждого рубля фондов сырьевики снимают все меньше продукции. По-другому обстоят дела в машиностроении: основные фонды дорожают, конечно, и здесь, но еще быстрее растут оптовые цены на продукцию. В итоге фондоотдача по видимости идет в гору, производственный потенциал используется как будто все эффективнее, значимые резервы истощены. Достаточно, однако, пересчитать фонды и продукцию в неизменные цены, как красивый мираж исчезнет — фондоотдача в машиностроении не только не улучшается, но имеет даже тенденцию к снижению. О каком исчерпании резервов может идти речь, когда машиностроительные заводы работают в одну, в лучшем случае в полторы смены? Электромоторы крутятся здесь немногим более 1000 часов в год — в 2 раза меньше, чем в США. Значит, и оборудование, укомплектованное моторами, действует тоже 1000 с небольшим часов. Напомним, что в году 8760 часов.  Только за 1965—1980 годы наш станочный парк возрос в 2,5 раза. Сегодня он превышает парк США, Японии а ФРГ, вместе взятых. Бесспорно, тут много устаревшей техники, ее надо менять, что потребует капитальных затрет. Но из опыта мы знаем, что выпуск новинок осваивается с трудом. Существует грозная опасность: по инерции машиностроение будет долго еще производить много привычной техники, и в итоге на одну изготовленную действительно современную машину станет приходиться несколько традиционных. К чему это приведет? Если сегодня даже при односменной работе только в промышленности, пустует около 700 тысяч рабочих мест, то их будут уже миллионы. Колоссальные капиталовложения на создание их как в машиностроении, так и в отраслях — потребителях техники окажутся зряшными.  Так может случиться, если для производства новой техники создавать и новые мощности. Но можно поступить иначе: ценою сокращения общего выпуска техники (по количеству ее и без того в избытке) увеличить производство современных прогрессивных машин, а затем эксплуатировать их хотя бы в две смены. Близкий к этому опыт уже есть в Ленинграде: устаревшее оборудование там выводят из эксплуатации, на освободившихся площадях устанавливают современную технику и используют ее в две, даже в три смены. Инициатива ленинградцев высоко оценена в Политбюро ЦК КПСС, она становится образцом для подражания При таком варианте страна сбережет капитальные вложения и смажет перебросить их в те отрасли, которые действительно работают на пределе своих возможностей.  

Есть в истории нашей статистики и светлые главы. Как это ни парадоксально, лучший ее период совпадает с труднейшими годами становления страны, когда, казалось бы, стремление к утешительной цифре можно было если не простить, то понять. Первая светлая полоса связана с государственной деятельность В.И. Ленина. Ильич сам прекрасно владел статистическими методами и учил тому, что без объективной информации работать нельзя. В условиях голода и разрухи при его активной поддержке было создано небывалое по масштабам учреждение—Центральное статистическое управление РСФСР, “Нам нужна полная и правдивая информация”4,— требовал Ленин и весьма резко выступал против, по-теперешнему сказать, показухи. Приведем его письмо от 4 февраля 1922 года: “Прошу просмотреть эту коротенькую справку Сокольникова, которую он дает мне по вчерашнему моему запросу. Во-первых, справка неполная, я затребовал дополнительно, во-вторых, если она верна, то из нее следует, что Новицкий (секретарь золотой валютной комиссии, работник Наркомфина.— Авт.) давал нам цифры прямо неверные. Необходимо добиться полной истины на этот счет, и если подтвердится, что Новицкий дал цифры неверные, поставить в Политбюро вопрос о предании его суду”  

5... Как видим, Ленин считал искажение информации, хотя бы и бескорыстное, уголовным преступлением.
4 ПСС, т. 54, стр. 446.
5 ПСС, т. 54 стр. 155

Страстно обрушивался на очковтирательство Ф. Э. Дзержинский. Возглавив Наркомат путей сообщения, он лично занялся налаживанием статистики. Поучительно, например, как он поддержал сотрудника НКПС Ильина, в прошлом рабочего-металлиста. “Поскольку мы скрывали свои болячки, поскольку мы открыто не говорили о них и не анализировали их, постольку мы оставалась немощными и бесплодными — докладывал Дзержинский на конференции Союза железнодорожников в декабре 1923 года. — Он (Ильин.— Авт.) выявил в своем графике, сопоставил работу и расходы, которые мы все производим, не в деньгах, а в рабочей силе, в топливе, материале, подвижном составе. Должен сознаться, что первое время, когда он ко мне пришел с этим графиком, хотя я и не слабохарактерен, однако не мог ориентироваться и сказал ему, что, если твой график будет опубликован, это будет величайший материал для белогвардейцев, ибо она укажут, как не умеет хозяйствовать Советская власть, рабочая власть... Потом, когда я вникнул в это дело, то понял, что это величайшее открытие, хотя тут никакого изобретения нет, а есть просто сопоставление. Метод т. Ильина-выявление того, что есть на деле, а это есть начало всякой возможности вести борьбу. Поэтому имя т. Ильина должно войти в историю возрождения нашего советского транспорта как одного из идеологических и технических творцов этого воссоздания... И когда мы по методу Ильина, который совершенно откровенно действует, будем также говорить все откровенно, мы добьемся результатов”6.
 Дзержинский схватил самую суть методики Ильина: работу транспорта и расходы он сопоставил не в деньгах (такой счет недостоверен), а в натуральных измерителях—затратах труда, топлива, материалов, подвижного состава. В последние год-полтора впервые после долгого перерыва стали публиковаться исследования о состоянии экономики по критериям, отличающимся от официальных. Новаторские, практически значимые выводы получили именно те ученые, которые считали и сопоставляли масштабы производства непосредственно в натуре либо по обобщенным натуральным показателям (например, по энергетической мощности машин, как это сделал В. Фальцман). Так через шесть десятилетий вн5вь используется, говоря словами Дзержинского, “величайшее открытие” Ильина, а вернее один из классических методов статистики.  Лишь после апрельского (1985 года) Пленума ЦК КПСС и особенно после XXVII съезда партии началось возрождение ленинских традиций в статистике. “Минувшее после съезда время и последние события со всей убедительностью подтверждают принципиальное значение урока правды, о котором говорилось на съезде,—подчеркивает М. С. Горбачев.— В любой ситуации мы должны помнить предостережение Ленина:  “Страшны иллюзии и самообманы, губительна боязнь истины”. Партии и народу нужна вся правда — в большом и малом. Только она воспитывает людей с развитым чувством гражданского долга, а ложь и полуправда развращают сознание, деформируют личность, мешают выработке реалистических выводов, оценок, без чего не может быть активной партийной политики”.  Цель ясна, ситуация для наведения порядка в статистике благоприятна. Плановики и статистики не могут уже сослаться на то, что их предложения не будут поняты ты наверху. Впрочем, и прежде подобные ссылки звучали неубедительно—гражданский и служебный долг надо исполнять безотносительно к тому, понравится это кому-то или нет. Однако качественное улучшение учета—дело непростое. Ложная цифра глубоко укоренилась, достаточно много людей заинтересовано в ее сохранении. Пока нет полностью готовых методик верного счета. Здесь важно понять, осознать одну объективную сложность. Если восстановить в правах классические методы статистики, то в общем-то, не так уж сложно будет определите истинные размеры производства, темпы развития промышленности и других отраслей народного хозяйства. Это уже немало, и все-таки обобщенных цифр недостаточно для планирования работы отраслей индустрии и тем более отдельных предприятий. Мыслимо, конечно, верстать планы в двух измерителях — в текущих и неизменных ценах. Но тогда управленцы погрязнут в бесконечных спорах, какой прирост предприятие или отрасль дали в действительности, а какой за счет завышения цен.  Так что же, стоимостные показатели в принципе непригодны? Не так! Денежные измерения исправно служат там, где деньги играют активную роль в экономике, являются важнейшим инструментом хозяйственного механизма. При чрезмерной централизации, при тотальном планировании и директивном распределении практически всех ресурсов деньги своих функций не выполняют, хотя вопреки логике они сохранены в качестве главного измерителя. Но отсюда следует вывод исключительной важности: в условиях глубокого хозрасчета, когда деньги на деле станут эквивалентом обмена, стоимостные показатели будут совсем неплохи. Взглянем на ситуацию практически. Допустим, предприятие более не получает директивных заданий по объемам и приростам продукции, по производительности труда, по прибыли. Строго регламентирован лишь налог в казну. Тогда кому любо, пусть рисует на досуге красивые цифры - ни лавровых венков, ни добавочной зарплаты это занятие не сулит. Безусловно, и в таких условиях изготовителю выгодно поднимать оптовые цены, ибо от выручки и прибыли зависит вся жизнь коллектива. Но при глубоком хозрасчете потребитель платит собственными деньгами и будет контролировать цены получше, нежели Госкомитет цен  


6 Ф. Э. Дзержинский , Избранные произведения, т. 1, стр. 404.


"Новый мир" N 2 1987
Г.Ханин В.Селюнин