Автор: Карпенков С.Х.
Дата: 2015-06-02 22:28

При очередной встрече Иван Савельевич и Сергей Корнеевич беседовали о Беломорканале, строительство которого совпало по времени с кровавым походом большевиков и их служак-чекистов на деревню. Сотни тысяч, миллионы добропорядочных, трудолюбивых крестьян вместе с другими многочисленными «контрреволюционерами» и «врагами народа» загоняли в тюрьмы, где заключённые в неволе лишались не только свободы, но и права свободно трудиться. Одной из таких тюрем был Беломоро-Балтийский лагерь, первое крупномасштабное подразделение ГУЛАГа. Беломорканал даже по современным меркам – гигантский объект «строительства социализма» в отдельно взятой стране. Он соединяет Белое море с Онежским озером и выходит в Балтийское море. Его длина около 240 километров, и проходит он через горные скалы, лесные массивы, плодородные поля, заливные луга и болотистые топи. Выемка сотен миллионов кубометров грунта вместе со скальными породами и возведение множества сложнейших гидротехнических малых и крупных сооружений – таков невообразимо большой объём работы. Эта немыслимо тяжёлая работа выполнялась строителями, лишенными свободы, вручную: весьма протяжённый канал прокладывала грудью, без строительной техники, огромная армия заключённых – более 120 тысяч человек, среди которых подавляющее большинство – арестованные и загнанные в тюрьмы крестьяне. По другим данным, общая численность строителей канала гораздо больше – не менее 280 тысяч.

   

Каждый подневольный строитель назывался заключённым каналоармейцем, или сокращённо «з/к», от чего произошло жаргонное слово «зэк». «Каналоармеец! От жаркой работы растает твой срок» – так было начертано крупными буквами на агитационном плакате с изображением двух ударных строителей, устремлённых в «светлое будущее». Этот огромный плакат, красиво оформленный и с заманчивым призывом трудиться, не жалея живота своего, был развешен во многих видных местах лагерной стройки канала. Глядя на такой плакат, любой каналоармеец, пройдя суровые испытания с пытками на допросе, начинал надеяться на лучшее и верить: чем добросовестнее он будет работать, тем быстрее выйдет на свободу. На самом же деле радужные надежды невольников почти никогда не оправдывались – от жаркой, непосильной и тяжелой работы в суровых климатических условиях вовсе не таяли сроки, а десятки тысяч заключённых погибали и преждевременно умирали в муках и страданиях, не дождавшись своего досрочного освобождения. А оставшимся живым по доносу прикормленных стукачей, озверевших бригадиров, а иногда и лагерных урок, перекладывавших свои кубометры на плечи слабых и беззащитных, тюремное начальство в административном порядке, без суда и следствия, могло не только скостить срок заключения, а, наоборот, увеличить без дальнейшего права обжалования.  Подавленные горем, измождённые, измученные заключённые преждевременно умирали не только от изнурительного, непосильного, тяжёлого труда в суровых, нечеловеческих условиях, но и от немыслимо плохого, скудного питания и от систематического ежедневного недоедания: не более 500 граммов хлеба, испечённого неизвестно из чего, выдавалось далеко не всем и не всегда даже после выполнения чрезмерно высокой, лошадиной нормы выработки. Мало что давала и мутная баланда, приготовленная из морских водорослей, либо из обглоданных рыбных костей, и больше напоминавшая помои, чем съедобное блюдо. И это всё, что входило в суточный рацион скудного питания каналоармейца, или в так называемую пайку зэка.  Согласно официальным данным, во время стройки канала погибло более 10 тысяч заключённых. В действительности же их было гораздо больше – в разных источниках называются цифры от 50 тысяч до 200 тысяч погибших. О сорока тысячах жертв на каждого главного наёмного убийцу-чекиста упоминается в «Архипелаге ГУЛАГ» Александра Солженицина: «Так впору было бы им выложить на откосах канала пять фамилий – главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, пятерых наёмных убийц, записав за каждым тысяч по сорок жизней: Берман – Фирин – Коган – Френкель – Раппопорт». Сколько тысяч каналоармейцев было зарыто в сырую землю на откосах канала, до сих пор достоверно неизвестно. Не случайно русский поэт Николай Клюев сравнивал Беломорканал со смертью.  Обо всём этом с волнением рассказывал Иван Савельевич, и когда речь зашла о Клюеве, Сергей Корнеевич прервал своего собеседника:  
– Какими же словами он выразил это образное и меткое сравнение?
Иван Савельевич достал лист бумаги, где аккуратным почерком были выведено: «О строительстве Беломорканала русский поэт Н.А. Клюев писал:
То Беломорский смерть-канал,
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Пров, да Тётка Фёкла.
Великороссия промокла
Под красным ливнем от дождей
И слезы скрыла от людей ...
– Неужели партийные каратели-мракобесы оставили без пристального внимания такое откровенное высказывание поэта в то смутное, неспокойное время, когда балом правили не вожди с царем в голове, а демон властолюбия и тщеславия? – после прочтения этих строк с некоторой тревогой на лице спросил Сергей Корнеевич.
– Беломорские строки Клюева относятся к незаконченному циклу «Разруха», стихотворения из которого были приобщены к его уголовному делу. В 1937 году Николая Клюева в очередной раз арестовали и расстреляли. Его постигла та же печальная, трагическая судьба, как и многих миллионов невинно убиенных в эпоху развёрнутого строительства социализма в отдельно взятой стране.
После непродолжительного молчания продолжил Иван Савельевич:
– Совсем иная, радужная атмосфера вокруг Беломорканала создавалась под «мудрым» руководством партийных вожаков. Для чего по их заказу в августе 1933 года по завершении строительства была организована творческая группа из 120 писателей и художников во главе с Максимом Горьким. Среди них были такие известные писатели, как Алексей Толстой, Михаил Зощенко, Виктор Шкловский, Валентин Катаев, Вера Инбер и другие. Путешествуя на комфортабельном пароходе, они посещали лагеря, общались со строителями-каналоармейцами. Им устраивали пышные приёмы, что называется, на должном уровне, чтобы показать, что ударный труд способен превратить вчерашних «преступников» в добропорядочных граждан. После завершения путешествия некоторым писателям доверили, а вернее, предписали написать архиважную книгу, посвящённую Беломорканалу. Партийное предписание было выполнено в сжатые сроки, и красиво оформленный шедевр с названием «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» вышел в свет под редакцией Горького, Авербаха и Фирина в конце 1934 года, накануне открытия очередного съезда партии. Этот идеологический шедевр был строго выдержан в духе социалистического реализма, весьма далёкого от реальной жизни. Некоторые фрагменты из этой книги я выписал. После этих слов Иван Савельевич протянул лист бумаги с рукописным текстом:

   

– Выдержка из книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»:  
«Это одна из наиболее блестящих побед коллективно организованной энергии людей над стихиями суровой природы севера. В то же время – это отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата-диктатора и советской общественности в квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда. Быстрая победа над враждебной людям природой, совершённая дружным натиском тысяч разнородных, разноплемённых единиц – изумительна, но ещё более изумительна победа, которую одержали над собой люди анархизированные недавней, звериной властью самодержавного мещанства». После прочтения этих возвышенных, хвалебных, но льстивых строк Сергей Корнеевич с возмущением и волнением произнёс:  
– Победа над стихиями суровой природы севера действительно была одержана – построен гигантский канал вместе со многими сложными гидротехническими сооружениями! Но какой ценой далась такая победа? Десятков тысяч жизней! Кому такая «блестящая победа» нужна была? Партийным вершителям судеб народных, для которых «изумительная» и в то же время страшная победа нужна была для удержания власти в своих испачканных кровью руках! По своему скудоумию и духовной опустошённости они не могли понять, что высшая победа человека заключается не над суровой природой, которую они пытались покорить чужими, голыми руками, и не над народом, оказавшимся в их власти, а над самим собой, над демоном властолюбия и славолюбия, окончательно и бесповоротно поразившим их души и сердца. Но об этой простой истине не хотели знать не только партийные вожаки, но и многие советские писатели, пригретые властью и продавшие душу дьяволу. Едва овладев словом повествования, они, как и их партийные кукловоды, отвергали Слово, которое было в начале и которое призывало и призывает от начала сотворения мира любить ближнего своего как самого себя. Дальше Сергей Корнеевич прочитал вслух написанное на бумаге:  
– Писатель Александр Авдеенко, поражённый Беломорканалом, вспоминал: «Я ошалел от увиденного достатка ударников-каналстроевцев. На больших блюдах под прозрачной толщиной заливного лежали осетровые рыбины. На узких тарелках купались в жире кусочки тёши, сёмги, балыка. Большое количество тарелок были завалены кольцами колбасы, ветчины, сыра. Пламенела свежая редиска…». После этих слов продолжил Иван Савельевич:  
– Можно только позавидовать богатейшей фантазии советского писателя Авдеенко. Почему-то он не добавил к названным вкусным блюдам соловьиные язычки под острым восточным соусом – изысканнейшее блюдо из блюд. Но на это у него, по-видимому, не хватило ни знаний, ни художественного воображения. Не назвал автор и помоеобразную, мутную баланду, в которой крупина за крупиной гоняется с дубиной и которой ежедневно потчевали проголодавшихся каналоармейцев. Он не писал и о том, как полуголодные заключенные в рваной промерзшей насквозь одежде вынуждены были выдавать на гора кубометры земли, превратившейся на морозе в твердую каменную глыбу. Очевидно, этот советский, «прогрессивный» писатель, ошалевший от увиденного достатка каналстроевцев, в творческом угаре социалистического реализма не разглядев истинную ужасную картину тюремного полуголодного содержания, перепутал полупустой стол зэков, сколоченный наскоро с грубо отесанных досок, с лакированным столом с точеными фигурными ножками, переполненным всякими яствами, – столом больших и совсем не больших партийных чиновников и многочисленных «слуг народа» Всем эти партийным властителям судеб народным через специальные распределители и закрытые от народа магазины поставлялись не только сёмга, осётр и балык, но и красная, и чёрная икра, и многое другое, которое простому труженику и тем более заключённому не снилось даже в самом сладком сне. Оба собеседника погрузились в свои безрадостные мысли. В последние годы Иван Савельевич узнал многое о том страшном периоде истории нашего народа. И ему хотелось рассказать об этом своему коллеге. После небольшой паузы Сергей Корнеевич спросил:  
– Какова же судьба книги о Беломорканале, строго выдержанной в рамках социалистического реализма?
– Судьба этой хвалебной, пропагандистской книги, как и судьба многих тысяч каналоармейцев, оказалась трагичной – спустя три года весь её тираж был изъят из широкого обращения, в том числе и из многочисленных городских и сельских библиотек, и уничтожен. Красиво изданная книга была написана по заказу, а вернее, по приказу ОГПУ и партийных вожаков и по их же отмашке, по приказу Главлита была и уничтожена сразу же после расстрела уголовного преступника Ягоды, одного из главных «положительных героев» этого печального эпоса. Глубоко символично, что подобная трагичная судьба постигла не только многих реальных персонажей книги, в том числе и преступных надсмотрщиком Беломора, или главных наёмных убийц-чекистов, но и некоторых её авторов, вольно или невольно продавших душу дьяволу за совсем никчемушную плату – крохи от барского стола. Одних из них после ареста расстреляли, а других бросили в тюрьмы либо сослали подальше от родной земли.
– О подвигах строителей Беломорск-Балтийского канала, до 1961 года носившего имя Сталина, с целью пропаганды не только широко вещали во всех многолюдных местах и писали с размахом во всех газетах, включая центральные, – продолжил Сергей Корнеевич, но и в 1932 году в честь канала было налажено массовое промышленное производство папирос с надписью на пачке «Беломорканал». Цена этих папирос была сравнительно низкой, но содержание вредных, губительных смол в их табаке было чрезмерно высокое. В жизни это означало открытое и во же время лукавое напутствие партийных безумцев народу: «Курите себе на здоровье!», – хотя даже самый заядлый курильщик знает: курение вредит здоровью. И особенно вредны папиросы с повышенным содержанием никотина, поражающего не только легкие, но и нервную систему. В папиросах «Беломорканал» можно разглядеть не столько символ победы человека над суровой природой, как это хотелось партийным «мудрецам», а сколько совсем другую символику – негласное, суровое, каждодневное напоминание о том, что любой человек в любой момент мог повторить печальную, трагическую судьбу каналоармейца, ни за что, без суда и следствия посаженного в тюрьму, чтобы испытать все муки земного ада при строительстве социализма в отдельно взятой стране.

– Можно предположить, что не только партийные идеологии и мифотворцы, но и вся советская пресса не обошла стороной победу человека над беломорской суровой природой.  
– Так оно и было. В советской прессе, включая центральные газеты «Правда» и «Известия» и множество газет местного пошиба, на всю катушку, во всю мощь была развернута пропагандистская компания. Во всём соцветии словоблудия с высоким журналистским мастерством преподносилось строительство Беломорканала как «первый в мире опыт перековки трудом самых закоренелых преступников-рецидивистов и политических врагов». По своему скудоумию газетные мифотворцы, герои того времени, не могли понять простую истину: в жестоких условиях на самом деле можно перековать людей, но только на орала, чего и добивались в тюрьмах и ссылках, а перевоспитать взрослого человека – задача безнадежная и по своей сути безумная, если учесть, что подавляющее большинство заключенных не были преступниками, а были порядочными, благочестивыми людьми, по вине партийных вожаков оказавшимися в неволе. Многие маститые журналисты и «классики» советской литературы в едином творческом порыве взахлёб писали: «Работа их переучит. Воры на строительстве канала перекуются и превратятся в добропорядочных советских граждан». В тоже время в много-численных газетных статьях и заметках не находилось места для правдивого, честного рассказа о том, как же на самом деле перековывали глубоко несчастных тружеников, незаслуженно посаженных в тюрьму. Не писали о том, как на допросе подвергали жестоким пыткам арестантов, как загоняли тонкие гвозди под ногти, чтобы становилось невыносимо больно и таким зверским способом выбить «чистосердечное признание» и пришить невиновному уголовную статью с расстрелом либо лишением свободы на многие годы. Не писали и о том, как засланные стукачи своими подлыми доносами продлевали срок заключения честным каналоармейцам и как почти в каждой тюремной бригаде десятник-самозванец орал во всё горло на измождённого, выбившегося из последних сил землекопа: «Давай кубометры! Иначе поплатишься пайкой!», – сопровождая каждое слово умопомрачительной матерной бранью и тем самым запугивая все остальных и нагло демонстрируя, что он хозяин и царь. Издевались, как могли, над запуганными землекопами и тюремные урки, которые давали кубометры чужими руками. На все эти откровенные, наглые издевательства укутанные в тулупы служаки-надзиратели с заряженной винтовкой в руках смотрели сквозь пальцы, ехидно ухмылялись, потакая тем самым озверевшим бригадирам и заядлым тюремным уркам-рецидивистам. Ни внутрибригадные урки-бандиты со звериным оскалом, перекладывавшие свои кубометры на плечи запуганных зэков, ни зажравшееся лагерное начальство вместе с надзирателями не хотели понять, что в лютые морозы невозможно выдать сразу на гора злосчастные кубометры, как ни долби кайлом или ломом скалу либо промёрзшую, окаменевшую землю. Не писали и не вещали и о том, как каналоармейцы вынуждены были работать в рваных, до дыр изношенных спецовках, мокрых от пота, дождя и снега, и как в сильные морозы промёрзшая насквозь одежда становилась твёрже рыцарского панциря и рубахи примерзали к телу. И ни слова о том, как доведённых до крайнего отчаяния землекопов находили в ближайшем лесу либо в бараке с петлёй на шее. Умалчивали и о том, как некоторые заключенные, не выдержав жестоких испытаний и издевательств, отрубали себе топором руку и клали ее на стол тюремному начальству. В хвалебной прессе и в произведениях советской литературы не упоминали и о том, как в последние авральные месяцы стройки измученные, обессиленные каналоацмейцы, падая в обморок, умирали на рабочем месте с кайлом или лопатой в руках. И таких жертв было в несколько раз больше, чем за всё время «ударной» стройки канала. Зато почти в каждой газете яркими радужными красками рисовалась совсем другая, радужная картина Беломорканала, о которой выразительно и кратко передают «откровенные» слова одного из участников «художественного» путешествия Льва Никулина (Олькеницкого), ставшего позднее лауреатом Сталинской премии. Они были адресованы тогдашнему наркому внутренних дел Ягоде. Я их тоже выписал на отдельном листке:
– «Человечность» и «гуманность» всё же большие слова, и мне кажется, не следует от них отказываться. Высшая человечность и гуманность сделана Вами – первым строителем ББК (Беломорско-Балтийского канала). Она заключается в прекрасной работе над исправлением человека. Она заключается в беспокойстве и создании лучших условий жизни для трудящегося народа. Любая иная человечность и гуманность является ложью».
– Теперь хорошо известно, – продолжил Сергей Корнеевич, – что безумная попытка «исправить» или перековать честных, добропорядочных людей и сделать их крепче гвоздей обернулась кровопролитной трагедией для всего трудового народа, а вершители судеб народных при этом ликовали и испытывали чувство глубокого удовлетворения от своей власти, никем и ничем не ограниченной. Не менее известно и другое – истинная «гуманность и человечность» уголовного преступника Ягоды, получившего исключительную меру наказания – приговор к расстрелу. Исправила его могила, а не рабский труд в неволе, которым он пытался перековать на свой бандитский лад порядочных и благочестивых людей, и от которого, во многом, и по его вине они погибали миллионами.
– Претерпев тяжелейшие испытания земного ада, многие заключённые канало-армейцы все же выжили, и некоторые из них вышли на свободу. Согласно официальной статистике, после окончания строительства канала было освобождено около 12 тысяч заключённых, а ещё примерно 60 тысячам сократили срок. Что же на самом деле давало освобождение заключённому, когда его оторвали от родной земли, вырвали из родной семьи, отняли у него дом и имущество, а родных и близких сослали туда, куда Макар не гонял телят. Куда же ему было податься, когда он оказался бездомным, никому не нужным и чужим среди своих в своей стране, и когда нигде его не брали на работу? Или другой вопрос: что означало сокращение тюремного срока для посаженного на десять лет за горстку зерна, припасенного для спасения от голода своих детей? Эти вопросы оставались без ответа долгие десятилетия. О них не хотели знать ни большевицкие и партийные приспешники, одурманенные неограниченной властью, ни их верные служаки с оружием в руках. Эти больные, но жизненно важные вопросы, обходили стороной и журналисты, пригретые властью, и писатели, побеждённые демоном социалистического реализма.
– Непомерно высокой ценой и невообразимо большими жертвами обошёлся Беломорканал. А в последнее время, после развала советской тоталитарной системы, выяснилось, что эксплуатация канала слишком обременительна и не выгодна, и объём грузоперевозок и пассажиропоток по этому прославленному в советскую эпоху каналу, называемому «чудом», резко сократился, а его многочисленные технические сооружения, включая шлюзы, начали разрушаться. Беломорский чудо-гигант продолжает простаивать – сегодня очень редко можно увидеть многотонные баржи, нагруженные песком или древесиной, пассажирские либо туристические теплоходы или яхты, владельцы которых решили испытать шлюзовые барьеры Беломорканала, откосы которого усеяны костями народными. Подобных печальных, трагических последствий и крупномасштабной беды, очевидно, не случилось, если бы сначала думали, анализировали и считали, а потом строили. Но в то смутное время не давали думать и, тем более, анализировать и считать. За всякие разумные идеи и здравые рассуждения жестоко наказывали, если с ними не соглашался «вождь всех народов, который всё мог». На вершине власти и на всех её ступенях полуобразованные партийцы думали не о том, как строить канал и нужно ли его строить, а лишь о том, как не оказаться на обочине власти, силу которой они успели ощутить, вкусив ее сладкие плоды. Для их же многочисленных подручных исполнителей всякие здравые рассуждения и разумные предвидения были только во вред.
– Решение о строительстве Беломорканала было принято летом 1930 года, когда, согласно опубликованным сведениям, число заключённых в тюремных лагерях достигало 140 тысяч. А это означало, что тюремная, репрессивная машина работала без перебоев и, со временем набирая обороты, поставляла всё новую и новую дармовую рабочую силу, всё больше и больше заключённых: к концу того же года их число возросло до 700 тысяч, а через год – примерно до двух миллионов. Такому немыслимо большому нахлынувшему потоку изгнанников невозможно было обеспечить хоть какие-то минимальные условия труда и человеческие бытовые условия проживания, да и кормить их было нечем. Для тяжёлых земельных работ использовались потогонные орудия труда: лопаты, мотыги и самодельные тачки, – которых тоже не хватало. Именно с такими примитивными орудиями труда строилась равнинная часть Беломорск-Балтийского канала. Значительная часть его прошла через горные, скальные породы, которые с большим трудом вырубались кайлом, молотком и зубилом.
– Мозолистыми руками сотен тысяч заключённых в суровых климатических условиях без строительной техники, вручную не только был грудью проложен Беломорканал, но и возводились гиганты-заводы, гидроэлектростанции и многие другие промышленные объекты советской индустрии. Поэтому все многочисленные «ударные стройки социализма» прошлого века усеяны костями многих сотен тысяч, миллионов честных тружеников, расстрелянных внесудебными палачами до окончания их срока заключения и умерших в муках и страданиях от непосильного, тяжёлого труда, страшного голода и изнурительного холода.

Профессор Карпенков Степан Харланович