Автор: BR doc
Дата: 2014-04-24 00:10

Одной из любопытнейших фигур советской дипломатии является бывший старшина дипломатического корпуса при британском королевском дворе Георга V, а затем VI-го, новый замнароком известный миру под псевдонимом Ивана Михайловича Майского. Мало кому известно темное происхождение этого авантюриста. Его отец, - высланный из Новгорода в западную Сибирь врач – иудей Штейнман, мать – тунгуска из деревни, где «революционный» доктор отбывал ссылку. Не думалось его родителям, что эта помесь иудея с тунгуской будет возглавлять чопорные банкеты высокомерных британских лордов. Отец узаконил своего родившегося в 1884 году сына, названного при обрезании Янкелем. По окончании гимназии в Омске, студент юридического факультета Петербургского Университета Янкель Штейнман примыкает к социал-демократическим кружкам, возглавляемым его ближайшим революционным учителем Юлием Ведербаумом-Мартовым. В 1896 году – первый арест и ссылка в Сибирь на родину, но своя социал-демократическая братия не оставила юного соплеменника в беде. С паспортом на имя Евгения Ляховецкого он уезжает из ссылки и высаживается в британском порту Нью-Хафен. Первое препятствие встречает на британской земле будущий посол при еще королевском величестве: для въезда в Англию требуется 5 фунтов стерлингов, а он, выворотив все карманы, нашел всего 3 фунта 19 шиллингов, 6 пенсов. Но зато он вынул из кармана письмо другого социал-демократа Г.В. Чечерина, удостоверяющее, что он – «гонимый политический эмигрант». Тогда британская полиция распахнула перед ним двери таможни, где шла проверка паспортов, и повеселевший Штейнман-Ляховецкий вступил на землю благочестивого королевства, в котором лет 30 спустя ему предстояло быть послом правительства цареубийц и гонителей христианства. Вплоть до 1917 года прожил он в Англии, зарабатывая «дневное пропитание ежемесячным враньем», выражаясь языком А.С. Пушкина. Он писал корреспонденции в русские «толстые журналы», очерки британской политической жизни, причем бойкое перо его далеко не всегда передавало истину. Постепенно он становится видным меньшевиком, выступающим на митингах против большевистского «вождя» лондонской социал-демократии Финкельштейна-Литвинова. Что их дискуссии можно характеризовать поговоркой « милые бранятся – только тешатся» - покажет дальнейшая судьба, якобы, «принципиально враждебного» большевизму Янкеля. Он проникает в круги британской рабочей партии, кланяется, лебезит, втирается к Ллойд-Джорджу, радикальному канцлеру казначейства в предвоенном кабинете Асквита, и в книжке «Очерки современной Англии», изданной в 1913 году, пытается доказать, что рабочая партия мирно приведет королевство к социализму. В годы войны его статейки дышат ненавистью к Германии. Эта иудейская звериная ненависть к германскому народу, пожалуй, единственная постоянная черта в мировоззрении большевистского дипломата. После февральской революции он возвращается в Россию. Янкель Штенман уже больше не Ляховецкий, он уже Иван Михайлович Майский Под этим именем он проходит по списку меньшевиков в Учредительное Собрание, после разгона которого большевистским окриком матроса Железняка, он пробирается на Волгу, где пол года спустя выплывет на политическую арену в качестве члена Комуча (Комитета Членов Учредительного собрания) в Самаре. Ему поручают ведомство иностранных дел и он, под защитой чехословацких штыков, не только обещает стереть с лица земли большевизм, но и призывает к войне с Германией. Смешно было самарским интеллигентам, боязливо выглядывавшим на улицу после 8 месяцев большевистского террора, слышать, как развязный иудей кричал до хрипоты, что он свергнет «германофильское» правительство Скоропадского в Киеве, атамана П.Н. Краснова на Дону, Чхеидзе в Грузии и генерала Маннергейма в Финляндии и «с доблестными союзниками» пойдет на Берлин. 2 месяца спустя он удрал с другими учредиловцами: Черновым, Брушвитом, Вольским, Маевским и прочей иудейско-меньшевистской братией в Уфу. Патриотический переворот в Сибири, приведший к власти адмирала А.В. Колчака, пришелся этой банде не по вкусу. Они сообразили, что «ворон ворону глаз не выклюет» и отправились через фронт в Москву. Уже на фронте Бронштейн-Троцкий принял их, как «блудных сынов» иудейства, по недоразумению боровшихся против кремлевского синедриона. Штейнман уже и фамилии больше не менял. Под кличкой Майского он «работал» в Самаре, под ней же ему предстояло столковаться в 1918 году с иудеями в Москве, а в 1932-43г.г. в Лондоне. Но все же приличие не позволяло выпускать кающегося меньшевика на первые роли: 5 лет (1921-24г.г.) держали Майского в Госиздате над скучным делом: правкой безграмотных рукописей новоявленных «пролетарских» писателей. В 1922 году он выпустил книжонку: «5 лет советской дипломатии (1917-22г.г.)», посвященную восхвалению первых советских дипломатов колена Израилева: Бронштейна-Троцкого, Иоффе, Карахана, Фюрстенберга-Ганецкого и особенно – взломщика архивных шкапов в поисках «тайных договоров царского правительства», Абрама Залкинда.
мне довелось раз в жизни увидеть нашего героя. В 1924 году, после перевыборов правления Дома Ученых в Ленинградском Клубе Дома ученых (б. дворец великой княгини Марии Павловны) был устроен большой вечер, в программе значился доклад неведомого нам И.М. Майского: «Русская классическая литература в марксистском освящении» и концерт композитора А.К. Глазунова. Всем нам хотелось послушать музыкальные произведения в исполнении самого автора, а для этого надо было волей неволей, чтобы занять место в зале, прослушать доклад московского «партработника», решившего поучить ленинградскую профессуру русской литературе. Чего он нам не наговорил: Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Тургенев, Гончаров и Толстой – все представители помещичьего класса, выразители его интересов. Особенно мне запомнилась характеристика Гоголя: этот «певец крупного землевладения» рисует в симпатичных тонах Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, ибо они «крупные и богатые помещики», и злобно, с презрением высмеивает бедных дворян Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, ибо у одного была только девка Ганка, а у другого – старая баба, и поссорились то бедняки из-за ружья, которого не хотел один одолжить другому, а тому не за что было купить себе ружье. С возмущением слушали мы эти марксистские откровения: ведь тогда мы еще к ним не привыкли: потом, много лет спустя, когда лучшая часть профессуры отправилась рубить карельские и печорские леса да строить Беломорские каналы и Вишерские комбинаты, оставшиеся терпеливо слушали бредни «почетных представителей партии», сознаваясь втихомолку, что они
«Сидят в заседаньях, да хлопают в ручки,
Сидят, протирают последние брючки».
Но тогда вскочил с места горячий молодой ученый А.А. Гизетти и, вступаясь за корифеев русской литературы, блестяще осадил их иудейского хулителя.Запахло скандалом. но вот поднялся один из старшин клуба и в «дипломатической» речи пытался защитить московского гостя от беспощадной критики А.А. Гизетти. Мой бедный друг думал, что он «спасет» этим наш клуб. Его речь, мягкая и любезная по адресу Майского, сгладила острые углы, а чудесная музыка А.К. Глазунова рассеяла отвратительное впечатление от прослушанного доклада. Интересно вспомнить судьбу ораторов, выступавших в тот вечер: А.А. Гизетти после ряда арестов и ссылок был в марте 1935 года выслан из ленинграда в Куйбышев, где был арестован летом 1937 года и расстрелян в январе следующего года, а мой бедный друг арестован в начале 1930 года и приговорен к 10 годам концлагеря. Мы простились с ним на Беломорском канале весной 1932 года, потом он попал в лагеря БАМ (Байкало-Амурская Магистраль) а теперь не знаю: жив ли еще этот талантливый и честный, загубленный большевизмом ученый? Но вернемся к нашему герою. После кратковременного заведывания Бюро Печати Наркоминдела, его берет в 1924 году в Лондон его соплеменник – Лейба Красин, поручая ему обработку лондонской печати при посредстве британских соплеменников. Затем он – советник посольства в Токио и в 1929 году впервые на самостоятельном посту полпреда в Финляндии; в октябре 1932 года он назначен послом при Сен-Джемском дворе. Это – пятый советский иудей в качестве посла при британском правительстве после Лейбв Красина, Христо Раковского, Арона Розенгольца и Гершеля Брильянта-Сокольникова.

С первых дней своего посольского служения, Майский ставит себе целью натравить Великобританию на Германию, которую 4 месяца спустя возглавили национал-социалисты. С помощью иудеев, он завоевывает широкие круги кичливой британской аристократии, которая сначала не скрывает своего презрения к помеси иудея с тунгусской. Он терпеливо сносит частые уколы его толстокожего самолюбия, изображая «большевика во фраке». Всемогущие в Лондоне иудеи пробили ему все пути, он – старейший по времени посол в Англии и, согласно международному обычаю, его Хая сидит на почетном месте около британской королевы, поучая жен других послов и посланников чопорному придворному этикету.  Мало кому известно, как еще в 1936 году Майский пытался в «Лондонском Комитете по невмешательству» в испанские дела разжечь европейскую войну против Германии, как он интриговал в Кремле против Финкельштейна-Литвинова, упрекая его в недостаточно агрессивной политики, как он убеждал британских дипломатов напасть на Германию еще в 1937 году из-за Испании и в 1938 году из-за Судетской проблемы. Его мечты сбылись в 1939 году, и с этого момента он торопит кремлевское иудейство скорее вступить в войну на выручку плутократических соплеменников.  Верно писала про него незадолго до его назначения замнаркомом в конце июля с.г. испанская газета «Ариба»: «Англичане умиляются когда Майский играет в гольф с герцогом Кентским. Но может придет день, когда мячом для этой игры будет служить препарированная в ГПУ голова британского премьера».  Когда я еще в советской России читал в 1937 году о присутствии Янкеля Штенмана-Майского на похоронах короля Георга V, то невольно думал: не напоминает ли ему лежащий в гробу король поразительным фамильным сходством своего царственного кузена, зверски убитым его соплеменником Юровским, по указке соплеменника же и тезки Янкеля Свердлова.  Таков новый соратник Сталина и Молотова по руководству кремлевской дипломатией, который будет подхлестывать замученный и истекающий кровью русский народ на гибельную для него войну за власть мирового иудейства. 

Проф. Гротов
Газета «Новое Слово» Берлин №84(570), среда, 20 октября 1943 года, с.2-3.