Белый рыцарь. Генерал Пётр Николаевич Врангель. Часть третья



Автор: Елена Семенова
Дата: 2014-02-03 02:13
 Глава 7.

Чем же он был для нас? Неисчерпаемым источником веры, силы и уважения к самим себе… Что мы осязали в нём, что видели? Законченное совестное благородство. Мужественную, неистощимую волю. Дальнозоркую, утончённую интуицию… И Россия никогда не забудет ни его имени, ни его доблести, ни его идеи…
И.А. Ильин

В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств тому искать недалеко. Что порукой тому, что, используя наши силы, те, кому мы сейчас нужны, не оставят нас в решительную минуту? Успеем ли мы дотоль достаточно окрепнуть, чтобы собственными силами продолжать борьбу? Темно будущее, и лучше не заглядывать в него. Выбора нет, мы должны биться пока есть силы.
П.Н. Врангель

 3-го апреля 1920-го года генерал Врангель был единогласно избран Главнокомандующим. Деникин утвердил это назначение и отбыл в Константинополь. Князь Павел Щербатов, сторонник Врангеля, узнав об этом, вздохнул: «Врангель – это хорошо, но слишком поздно…»  7-го апреля на главной площади Севастополя, перед памятником адмиралу Нахимову был установлен аналой. Рядом находились высшие военные чины и представители союзников. Под колокольный звон после обедни к площади изо всех храмов стали стекаться крёстные ходы. Епископ Вениамин (Федченков), благословивший Врангеля на принятие тяжкой ноши власти, и сопутствовавший ему впоследствии, сопровождая даже в поездках по линии фронта, поднялся на возвышение и произнёс проникновенную проповедь о тяжких страданиях, ниспосланных России, о крестном пути, которым идёт русская армия, её высоком подвиге среди развала и позора Отечества.  Следом, поднявшись к памятнику Нахимову, заговорил Врангель:
- Без трепета и колебания я стал во главе армии. Я верю, что Господь даст мне ум и силы вывести армию из тяжёлого положения. Зная безмерную доблесть войск, я неколебимо верю, что они помогут мне выполнить мой долг перед Родиной… А затем был парад, на котором, как в старые времена, в Великой России, шагала, сверкая золотом погон, чеканя шаг в стоптанных сапогах, Белая Гвардия. Новому Главнокомандующему предстояло решить огромный спектр задач: организация тыла, наведение порядка в армии и создание мощной обороны последнего клочка русской земли, объединение разрозненных антибольшевистских сил, подготовка эвакуации Крыма на случай катастрофы, дабы избежать повторения Новороссийской трагедии… Врангель не тешил себя иллюзиями и, формулируя свою главную задачу, говорил В.В. Шульгину:
- Если уж кончать, то, по крайней мере, без позора… Когда я принял командование, дело было очень безнадёжно. Но я хотел хоть остановить это позорище, это безобразие которое происходило… Уйти, но хоть, по крайней мере, с честью… И спасти, наконец, то, что можно… Словом, прекратить кабак… Вот первая задача… Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке сделать жизнь возможной… Ну… показать остальной России… вот у вас там коммунизм, то есть голод и чрезвычайка, а здесь идёт земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Мне надо выиграть время… чтобы, так сказать, слава пошла: что вот в Крыму можно жить. Тогда можно будет двигаться вперёд… не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное… Отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше Втягивать их надо в борьбу по существу… чтобы они тоже боролись, чтобы им было за что бороться. Удивительно, но масштаб предстоящего ничуть не угнетал Врангеля. Шульгин, не видевший генерала целый год, вспоминал: «Он помолодел, расцвёл. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нёс там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нём чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного постоянного тока». В. фон Берг вспоминал приезд Главнокомандующего в Морской корпус: «На редкость высокого роста, стройный и тонкий, как эриванский тополь, бравый генерал, а чёрной папахе, проломленной посредине мягким проломом, в коричневом казакине. Тонкий казачий ремень с серебряными пряжками туго охватывает тонкую талию. На ремне кривая казачья шашка; на груди патроны серебра с чернядью. Моложавое, загорелое лицо его дышит отвагою, силой, энергией и волей. Большие голубые глаза его смотрят ясно и бодро вперёд. Быстрым шагом идёт он с пристани корпуса к фронту гардемарин и кадет. Звонким сильным голосом он протяжно кричит:
- Здравствуйте, гардемарины и кадеты Морского корпуса!!
Басы гардемарин и тенора кадет сливаются в громкое и дружное:
- Здравия желаем, Ваше Превосходительство!»
Знавшие барона близко люди отмечали в нём «дар и вкус к организационной работе, управлению людьми и влиянию разумом, воле, искусными ходами виртуоза-шахматиста для осуществления поставленных им себе политических целей на благо русского дела так, как он это понимал». Из воззвания генерала Врангеля: «Слушайте, русские люди, за что мы боремся: За поруганную веру и оскорблённые её святыни.



За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь. За прекращение междоусобной брани. За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся мирным трудом. За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина. Помогите мне, русские люди, спасти Родину». Стремясь к объединению всех русских антибольшевистских сил, разрозненных и дерущихся между собой, Пётр Николаевич выдвинул одну из главных своих идей: «Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда. (…) «С кем угодно – но за Россию!» - вот, мой лозунг». Правительство Врангеля включало в себя весь политический спектр: от ультраправых до ультралевых. Был даже один марксист. Возглавил правительство А.В. Кривошеин. Этот выдающийся государственный деятель в то время уже жил в Париже, но, получив приглашение Врангеля, приехал в Крым, чтобы вновь работать для блага Родины. Большую роль играл также П.Б. Струве, начальник Управления иностранных сношений. Будучи эмиссаром в Париже, именно он добился признания Францией врангелевского правительства. Впрочем, людей всё-таки не хватало. И Пётр Николаевич ещё будет восклицать с горечью и болью, обращаясь к своему заместителю генералу Коновалову:   
- Где же взять честных и толковых работников, где, скажите, Герман Иванович, их найти?! Главной составляющей проводимых в Крыму преобразований стала земельная реформа и реформа местного самоуправления, те самые реформы, которые осуществлял П.А. Столыпин, считая их самыми насущными, призванными спасти Россию и принести ей процветание. «Народу – земля и воля в устроении государства!», «Кому земля, тому и распоряжаться земским делом!» - таковы были лозунги правительства Врангеля. Согласно реформе, предполагалось «поднять, поставить на ноги трудовое, крепкое на земле крестьянство, сорганизовать, сплотить и привлечь его к охране порядка и государственности» путём «укрепления права бессословной частно-земельной собственности». Захваченные крестьянами земли оставались в их собственности (кроме земель церковных и монастырских, казачьих хуторов, особо ценных хозяйств, земель промышленных предприятий). Население должно было избирать земельные советы в волостях и уездах. Крестьяне могли вносить плату за землю из полученного урожая в течение 25 лет. Из этих средств государство должно было произвести расчёт с бывшими владельцами. Большую помощь в проведении реформы оказывал Крестьянский союз России (КСР), некогда созданный эсерами. Армии предписывалось оказывать сельским жителям помощь во время жатвы, так как в деревнях не хватало рабочих рук и лошадей. Бывших красноармейцев, служивших у белых, удивляло, что помощь оказывалась даже тем семьям, родственники которых ушли к большевикам. «Красные так бы не поступили», - замечали они. Поразительно, что и в это время, когда в Советской России царил массовый голод, Белый анклав продолжал не только обеспечивать себя хлебом, но и экспортировать его за рубеж…   Реформа самоуправления состояла во введении волостного земства. Земельные советы к концу правления Врангеля будут действовать в 7-ми из 8-ми бывших уездах Таврической губернии и 90-та волостях из 140.
Чтобы предотвратить забастовки рабочих, Врангель встретился с ними лично и предложил ряд мер для улучшения их положения:
1. Постепенное повышение зарплаты до уровня зарплаты служащих (минимальные размеры должны быть одинаковыми).
2. Продажа рабочим продуктов с армейских складов, по цене их приобретения.
3. Снабжение рабочих одеждой с армейских складов с отсрочкой платежей на 12 месяцев.
4. Создание корпоративных магазинов по продаже рабочим продуктов и одежды по низким ценам, не более 10% от месячного заработка.  Меры эти были введены не сразу из-за бюрократических проволочек (виновные были строго наказаны), но, заработав, принесли свои плоды. Рабочие не откликались на пропаганду коммунистов, а во время эвакуации белых профсоюзы помогали поддерживать порядок.   Пётр Николаевич считал, что пресса должна быть свободной и независимой, что, впрочем, не означат вседозволенности. Редакторам газет было объявлено, что информация, наносящая ущерб национальным интересам или приносящая пользу врагу, в находящемся на осадном положении Крыму публиковаться не может. Редакторам 3-х ведущих газет было предложено на выбор: цензура или полная свобода, при которой, в случае публикаций, расцененных, как пособничество врагу, редактор будет отвечать по законам военного времени. Двое редакторов (из левых) выбрали цензуру, третий (правый) – свободу. Всего в Крыму действовало 20 газет: 3 либеральные, 4 умеренные, 3 монархические, 4 крайне монархические, 3 профессиональные и 3 официальные. В то время в Крыму священник Востоков выступал с проповедями антисемитского содержания, пользующимися большим спросом у публики. Врангель пригласил его к себе и попросил впредь от подобных выступлений воздерживаться и издал указ, запрещающий разжигание религиозной, национальной и расовой розни в публичных выступлениях и газетных публикациях. «Я считаю недопустимыми в этот критический период нашей жизни любые формы расовой, классовой и межпартийной борьбы и приму все возможные меры для её предотвращения. Погромы означают моральное разложение армии», - говорил барон. Знавшие Петра Николаевича люди отмечали скромность его быта и колоссальную работоспособность. Главнокомандующий вставал рано, с 8-ми принимал должностных лиц и посетителей, обедал с часа до двух, после 6-ти принимал людей, с которыми хотел побеседовать подольше, перед ужином с адъютантом выходил в город, осматривал лазареты и общежития. За ужином, кроме жены и тёщи, присутствовали дежурные офицеры конвоя и зачастую Кривошеин. Ужин состоял из одного блюда, к коему подавался стакан вина. Затем генерал работал до 11-ти или 12-ти часов. Одновременно с организацией тыла, Врангель проводил преобразование и в армии, получившей отныне название Русской. Начал он с беспощадной борьбы с мародёрством и незаконными реквизициями. Военные трибуналы выносили скорые приговоры, и эти решительные меры восстановили дисциплину в деморализованных частях. Жалобы крымчан на бесчинства армии практически прекратились. В северной Таврии крестьяне говорили: «петлюровцы грабили, махновцы грабили, деникинцы, случалось, тоже грабили, красные грабят, а вот только врангелевцы никогда не грабили и землю хотели дать». Либерал В.А. Оболенский писал: «У нас на глазах совершилось чудо». Пётр Николаевич стремился сократить количество штабистов, отправляя их на фронт, хотя это и не всегда удавалось. Однажды на перроне станции Врангель встретил щеголеватого полковника. Барон поинтересовался, где он служит.



- Офицером связи при генерале Слащёве, ваше превосходительство!  
- Павел, разве есть такая должность? – обернулся Пётр Николаевич к Шатилову.
- Определённо нет. Ещё один кандидат для отправки на фронт.
- Я… Я состою также при епископе Вениамине… - запинаясь, начал полковник.
- Что?! – закричал Врангель. – При епископе Вениамине? Что же вы там делаете, ладаном курите или уклоняетесь от отправки на фронт? Да как вы смеете! Полковника тотчас арестовали… Своим приказом Главнокомандующий ввёл в армии военную юстицию, полностью отделив от гражданского судопроизводства. Отныне ставка в формировании войск делалась не на добровольцев, а на мобилизованных резервистов. Примечательно, что среди многих воззваний Врангеля того времени есть и обращённое к офицерам, вставшим на сторону красных, где в частности говорилось:  «Я хочу верить, что среди вас, красные офицеры, есть ещё честные люди, что любовь к Родине ещё не угасла в ваших сердцах. Я зову вас идти к нам, чтобы вы смыли с себя пятно позора, чтобы вы стали вновь в ряды Русской, настоящей армии. Я, генерал Врангель, ныне стоящий во главе её, как старый офицер, отдавший Родине лучшие годы жизни, обещаю вам забвение прошлого и представляю возможность искупить свой грех».  После проведённой реорганизации начинается очередное, последнее наступление Белой армии. Необходимо было прорвать организованную красными блокаду и выйти на просторы Южной Украины, богатой продовольствием и лошадьми. Врангель спланировал комбинированную операцию – одновременную высадку десанта на севере и северо-востоке полуострова в сочетании с атакой по Перекопскому и Арбатскому перешейкам, отделявшим Крым от материка, - которая была блестяще осуществлена. Пётр Николаевич под градом пуль оставался с войсками на протяжении всего сражения. Красные стянули к Крыму подкрепления, обеспечивающие им громадный численный перевес. Однако, планы большевиков потерпели полный крах. Русская армия одержала одну из самых блистательных своих побед, итогом которой стало почти полное уничтожение группировки красных, включавшей 7 дивизий (в том числе, Латышскую) и конницу Жлобы, захват 10 тысяч пленных, 48 орудий, 6 броневиков, 250 пулемётов, 3 бронепоездов и огромного количества боеприпасов. Таврическая губерния отныне находилась в руках Врангеля, занимаемая белыми территория увеличилась вдвое. То, что удалось сделать новому Главнокомандующему, многие называли чудом. Один из лидеров кадетской партии, князь Павел Долгоруков, позже расстрелянный большевиками, вспоминал: «От всей его фигуры веяло энергией, и сразу почувствовалась его молодая, крепкая рука. Тот военный сброд, который я видел в Феодосии, Врангель и его сотрудники в короткое время преобразили в регулярные части, способные не только оборонять Крым, но и наступать. Летом была занята северная часть Таврической губернии, Мелитополь и Бердянск. И это при страшной трудности комплектования, при недостатке обозов, лошадей артиллерии и при ограниченных ресурсах населения небольшой территории. Грабежи и насилия в войсках благодаря строгим мерам исчезли, произошло то чудо, о котором я говорил ранее, в которое не верили и потрясённые разложением Добрармии военные. (…) Во Врангеле более (чем в Деникине – Е.С.) чувствовалось потентной энергии. И он впоследствии доказал, что не только может из деморализованной массы формировать, воодушевлять и вести в бой боеспособное войско, но не выпускал из своих крепких рук вожжей и после катастрофы. И после военного крушения люди верили в него, и он, в неимоверно трудных условиях, находил возможность поддерживать их морально и материально, поддерживать в них воинский дух и порыв к национальному подвигу. Он был ближе к типу диктатора, а это в настоящее время и требовалось, а потому я, прогрессист, кадет и пацифист, всецело и убеждённо стал его поддерживать…»  Подводя промежуточные итоги своей деятельности, Пётр Николаевич отмечал: «Огромная работа сделана нами. Три месяца тому назад, прижатая к морю, на последнем клочке родной земли, умирала армия. Русский народ отверг её. В ней видел он не освободителей, а насильников. Европа отвернулась от нас, готовая видеть во власти захватчиков России – власть, представляющую русский народ. Казалось, конец неизбежен. Теперь наши войска победоносно двигаются вперёд. Воскресшие духом, очистившись в страданиях, русские полки идут, неся с собой порядок и законность. Новая власть пользуется доверием народа. Её лицо для него открыто. Мир, забывший было нас, вновь нас вспоминает, и борьба горсти русских патриотов начинает приобретать значение крупного фактора международной политики…» И всё-таки генерал не склонен был видеть ситуацию о радужных тонах и с тревогой добавлял: «…Как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами залитой красной нечистью России. Как бедны мы по сравнению с теми, кто ограбил несметные богатства нашей Родины. Какое неравенство пространства, сил и средств обеих сторон. Редеют ежедневно наши ряды, раненые заполняют тыл. Лучшие и опытные офицеры выбывают из строя, их заменить некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходят в негодность технические средства борьбы. Без них мы бессильны. Приобрести всё это нет средств. Наше экономическое положение становится всё более тяжёлым. Хватит ли сил у нас дождаться помощи, придёт ли эта помощь, и не потребуют ли за неё те, кто её даст, слишком дорогую плату? На бескорыстную помощь мы рассчитывать не в праве».  Увы, силы были слишком неравны, а союзники, в большинстве своём, отвернулись от белых. Англичане спешно налаживали отношения с Советами и требовали от правительства Врангеля прекратить войну. Французы, хотя и признали это правительство, помощи оказывать не спешили. Но главный удар в спину нанесли поляки. Ведя успешные боевые действия, они оттягивали на себя значительную часть сил большевиков, что давало белым возможность для манёвра. Врангель предполагал выйти на соединения с польской армией и объединить усилия в борьбе с красными. Поляки делали вид, что соглашаются с этим планом. В Крыму шли переговоры о совместных действиях, а в это время руководство Польши вероломно заключило мир с большевиками, о чём известили Врангеля лишь несколько дней спустя.  
- Поляки в своём двуличии остались себе верны, - прокомментировал это Пётр Николаевич.
Теперь силы красных были свободны, чтобы всей массой ударить по Крыму, что и было сделано. Даже природа, казалось, встала на сторону красных. Осень выдалась небывало холодной, последние защитники Крыма, героически оборонявшие Перекоп, страдали от обморожений.  Однако, главнейшая задача, которую ставил перед собой Врангель, была выполнена: время было выиграно. И это время было использовано с максимальной пользой. Эвакуацию начали готовить заблаговременно. Делать это приходилось втайне от армии и населения, чтобы не подрывать боевой дух у первой и не создавать паники среди последнего. Для соблюдения секретности начальник контрразведки генерал Климович даже организовывал, в случае возникновения в прессе ненужных слухов, ложные утечки информации о якобы готовящихся военных операциях. Одной из первых мер Врангеля стало создание запасов топлива, включая добывавшийся в Крыму уголь. Для закупки оного генерал Шатилов был направлен в Константинополь. Все суда, включая баржи и шаланды, были приведены в полную готовность. Утром 3-го ноября Главнокомандующий принял последний парад на родной земле. В Севастополе на площади перед гостиницей построились: конвой генерала, Атаманское Новочеркасское училище и оставшиеся вне наряда юнкера Сергиевского училища. Один из очевидцев вспоминал: «Ген. Врангель вышел из дверей гостиницы одетый в серую офицерскую шинель с отличиями Корниловского полка. За ним его штаб и штаб крепости с генералом Стоговым. Обходя фронт генерал Врангель остановился перед атаманцами и обратился к ним со, ставшими теперь, историческими словами: «Орлы! Оставив последними Новочеркасск, последними оставляете и русскую землю. Произошла катастрофа, в которой всегда ищут виновного. Но не я, и тем более, не вы виновники этой катастрофы; виноваты в ней только они, наши союзники» - и генерал прямо указал рукой на группу военных представителей Англии, США, Франции и Италии, стоявших неподалеку от него. - «Если бы они вовремя оказали требуемую от них помощь, мы уже освободили бы русскую землю от красной нечисти. Если они не сделали этого теперь, что стоило бы им не очень больших усилий, то в будущем, может быть, все усилия мира не спасут ее от красного ига. Мы же сделали все что было в наших силах в кровавой борьбе за судьбу нашей родины... Теперь с Богом. Прощай русская земля». 11 ноября 1920-го года Главнокомандующий Русской Армией генерал Врангель издал приказ об эвакуации. Его воззвание гласило: «Русские люди! Ведя неравную борьбу с угнетателями, Русская Армия защищала последний клочок России, на котором сохранились закон и справедливость. Сознавая свою ответственность, я с самого начала стремился учесть возможное развитие событий. Я приказал произвести эвакуацию всех, кто последует за Русской Армией в её пути на Голгофу: семьи солдат и офицеров, государственных служащих с семьями и каждого, кому угрожает опасность, если он попадёт в руки врага. Посадка на корабли будет происходить под контролем армии, знающей, что суда для неё готовы и ждут в портах, согласно ранее утверждённому плану. Я сделал всё, что было в моих силах, чтобы выполнить свой долг перед армией и населением. Нам неизвестно, что ожидает нас в будущем. У нас нет иной земли, кроме Крыма. У нас нет дома. Как всегда откровенно, я предупреждаю о том, что вас ожидает. Господи! Дай нам сил и мудрости преодолеть и пережить это страшное для России время». Корреспондент Валентинов вспоминал: «Командующий вошёл. Его искажённое лицо выражало предельную усталость. Он медленно подошёл к окну и долго смотрел на огни кораблей в гавани. Я различил едва слышный шёпот: «О, как тяжело, как ужасно тяжело!» Он повернулся и так же медленно направился к двери. Я слышал его шаги в пустом зале…» Посадка людей на корабли прошла благополучно. Все, кто хотел уехать, смогли сделать это. Паники и различных эксцессов удалось избежать. Погрузка багажа сопровождалась молебном в честь Коренной Курской иконы Божией Матери (Знамение), которую Врангель потребовал вывезти, как единственную не попавшую в руки большевиков. Главнокомандующий на катере в последний раз приветствовал свои войска на родной земле. Громогласное «Ура!» было ему ответом. Ю.И. Лодыженский, работавший впоследствии по заданию Врангеля в Российском отделении Красного Креста в Женеве, вспоминал: «В это время внимание моё было привлечено происходящим на берегу. По лестнице спускалась небольшая группа военных, среди которых можно было различить чёрную черкеску главнокомандующего генерала Врангеля. Его окружала толпа, состоявшая из местных жителей и ещё не успевших погрузиться воинских чинов и беженцев. Некоторые становились на колени, крестились и целовали землю. Другие крестили генерала. Слав, конечно, не было слышно. Затем от пристани отошёл катер со штабом и главнокомандующий вошёл на палубу крейсера «Корнилов». Прежде чем направиться в Константинополь, он решил обойти крымские порты, чтобы убедиться в погрузке всех своих соратников и их семей». Из крымских портов вышло 126 судов, на которых Россию покинуло около 150000 русских людей… В эти дни жесточайшая стужа в Крыму сменилась теплом, и солнце первый раз за долгое время ярко засияло в синем небе…
   

Глава 8.

Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идём на чужбину, идём не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать
помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам.
П.Н. Врангель

Прощай, Родина! Теперь беженцами скитаемся мы по чужбине. Серо, однообразно, бесполезно тянутся день за днями. Глядим на гибель Родины, с горестью смотрим, как зарубежная Русь грызётся между собою, не для блага России, а за будущую, белее чем гадательную власть. (…) В активе общественные силы – все те же, увы, знакомые лица, алчущие сыграть роль, на которую они не способны. (…) А тем не менее – вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу – верую… Россия будет!
Н.Е. Врангель

Эвакуированная Русская Армия первоначально была размещена на трёх островах у побережья Турции: Лемнос, Чаталдже, Галлиполи… На северо-востоке абсолютно пустынного полуострова Галлиполи оказались 26596 военнослужащих со своими семьями. Голое поле под открытым небом – вот, что предстало их взору. О жизни русских беженцев на Галлиполи пишет Алексей Петрович Врангель: «Французы предоставили палатки, но не дали ни транспорта, ни инструментов – их заменили мускулы и изобретательность. Жильё напоминало стоянку каменного века: спали на голой земле, топили хворостом и принесёнными водой сучьями. Жили в темноте: французы не дали керосина. Из пустой консервной банки, фитиля и растопленного жира от консервов получалось нечто вроде древнеримского светильника. Те же консервные банки использовались в качестве посуды и для приготовления пищи. Мебели, разумеется, не было, тюфяки заменяли водоросли и ветки, стульями служили ящики, в которых доставлялись консервы. Рациона, установленного французами, хватало лишь, чтобы не умереть с голоду: 500 граммов хлеба, немного консервов – ни овощей, ни мяса. Чтобы предотвратить голод, командование корпуса из своих скудных ресурсов купило муку и открыло несколько пекарен. (…) Военные инженеры проявляли чудеса изобретательности. У них не было ни инструментов, ни материалов. Русская сметка, предприимчивость и воля помогли справиться с этими трудностями. (…) Перечень того, что они сделали, читается как сказка. Восстановлены разрушенные дома, проведена железная дорога от лагеря до города, и по ней доставлялось продовольствие. Построены и оборудованы бани, кухни, пекарни, больницы. Сооружена пристань для разгрузки помощи, восстановлен римский акведук, по которому вода поступала в город. (…) Галлиполи превратился в большую школу. Для не имевших начального образования были организованы курсы. Офицеры изучали тактику и стратегию. Издавалась газета, появился даже театр, где шли спектакли. (…) …В палатке соорудили церковь с самодельными иконами и алтарём, при изготовлении которых использовались всё те же консервные банки. Был организован прекрасный церковный хор…» Врангель в это время жил на яхте российского посольства «Лукулл». На ней он объезжал войска, встречавшие его восторженно. На острове Лемнос казаки, размещавшиеся там, после парада побежали за автомобилем главкома, а потом понесли его на руках… Этот период Павел Долгоруков в своих воспоминаниях назвал «вторым чудом Врангеля». «После крымского поражения, - писал князь, - он не выпустил вожжей из своих крепких рук и, увезя от большевиков до 150 тысяч людей военных и гражданских, сумел, вопреки мнению многих авторитетных военных, на чужой территории, против воли союзников «незаконно» сохранить армию, хотя и без оружия. И ему, побеждённому, повиновались и молились на него. Я видел, когда он через год, на транспортах в Константинополе, проходя своим быстрым шагом мимо выстроенных войск, перевозимых в Болгарию, здоровался с ними, у людей наворачивались слёзы. А он только быстро проходил. Но тогда они уже знали и поняли, что для них сделал этот узник союзников, не могший к ним даже ездить из Константинополя, ведший всё время из-за них тяжёлую, упорную борьбу с союзными властями».  После парада на Галлиполи, где генерал Кутепов делал всё, чтобы сохранить армию, один из военных атташе заметил: «Нам говорили, что здесь толпа беженцев, а мы увидели армию». Но армии союзники видеть не желали и требовали её расформирования и сдачи оружия. Врангель отвечал категорическим отказом, считая армию залогом будущего России. В одном из последних приказов, изданных ещё в Севастополе, Главнокомандующий писал: «Верю, что настанет время, и Русская армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая, как снежный ком, покатится по родной земле, освобождая её от извергов, не знающих Бога и Отечества. Будущая Россия будет создана армией и флотом, одухотворёнными одной мыслью: «Родина – это всё». Надо сказать, что французы, оказавшие довольно значительную помощь русским беженцам, с лихвой компенсировали её, заполучив не только большое количество оружия, но все 126 российских кораблей, некоторые из которых ещё очень долго находились в составе французского флота. Теперь Франция требовала скорейшей ликвидации армии Врангеля. Врангель планировал переправить армию на территорию дружественных стран: Югославии и Болгарии, но для этого нужно было время, а союзники стремились как можно быстрее положить конец её существованию. Франция в ультимативной форме заявляла, что не признаёт больше существования Русской Армии и не считает генерала Врангеля её Главнокомандующим, что едва не вызвало восстания доведённых до предела галлиполийцев. Французы агитировали изгнанников вернуться на Родину, обещая амнистию, под гарантии французского правительства. Казаки с острова Лемнос поверили этим обещаниям. 5819 человек на двух кораблях отплыли в Россию. Их друзья поднялись на борт, чтобы проститься с ними, покинуть суда французы им уже не позволили… Вскоре один из кораблей вернётся в Константинополь, и в трюме обнаружится страшная нацарапанная надпись: «Друзья! Из 3500 казаков, прибывших в Одессу, 500 были расстреляны на месте, остальных отправили в лагеря и на каторгу. Казак Мороз из станицы Гнутовск, я не знаю, что меня ждёт». В Крыму в то время шли зверские расправы, в ходе коих было уничтожено 120 тысяч русских людей, среди которых старики, женщины, дети… Кости расстрелянных в те жуткие дни и сегодня вымывают из земли весенние дожди… Французские депутаты были возмущены поступком своего правительства. Справедливости ради, надо заметить, что многие государственные и военные деятели оказывали поддержку Врангелю. Французские корабли, проплывая мимо его яхты, отдавали положенные в таких случаях морские почести. Своё восхищение выразил Петру Николаевичу командующий английскими оккупационными войсками генерал Харрингтон, ставший его другом. Поддерживал Белого Главнокомандующего и верховный комиссар США адмирал Бристоль. 15-го октября 1921-го года итальянский фрегат «Адрия» протаранил яхту «Лукулл» ровно посередине, где была каюта Врангеля. Однако, покушение не удалось, и Пётр Николаевич вновь чудом избежал гибели: буквально за минуту до трагедии барон с женой сошли на берег. Французы не дали Врангелю никакого транспорта, лишив его возможности посещать войска, и генерал оказался в российском посольстве практически в положении арестанта. Между тем, Советы гарантировали амнистию белым в случае возвращения, если приказ об оном отдаст сам Врангель. Французы потребовали отдать такой приказ и пригрозили русскому Главнокомандующему арестом. Когда на другой день, французский представитель, придя за ответом, беседовал с послом, вошёл Врангель и невозмутимо обратился к последнему:
- Извините за беспокойство, г-н посол, но я должен показать конвою, где установить пулемёты, - ходят слухи, что определённые зарубежные круги вынашивают заговор против главнокомандующего. С этими словами барон вышел. Разумеется, ни оружия, ни конвоя у него не было, но одного эффекта оказалось достаточно, чтобы французы отказались от своих замыслов. Среди русских войск уже вынашивался план захвата Константинополя, но, по счастью, в это время завершились переговоры генерала Шатилова с руководством Болгарии и Югославии. Эти страны согласились принять у себя Русскую Армию. Оказавшись в изгнании, супруга генерала Врангеля, Ольга Михайловна, посвятила себя заботе о беженцах. Сергей Палеолог вспоминал, что в Константинополе, среди беженцев только и слышно было: «Вы не видели Ольгу Михайловну?..», «Ольга Михайловна поможет… напишет… скажет… сделает…». «Никто не мог с таким искренним участием поговорить с простым казаком, солдатом, офицером, ставшим инвалидом, с безутешными матерями и вдовами, как это делала она», - писал Палеолог. Ольга Михайловна помогала всем, и делала это всегда доброжелательно, без суеты. Её стараниями были организованы два туберкулёзных санатория в Болгарии и Югославии. Добывать средства на них Ольга Михайловна ездила в Америку. Деньги на это путешествие баронессе, которой едва хватало на поездку в Бельгию с детьми 3-м классом, дал Феликс Юсупов. Новый свет она исколесила вдоль и поперёк, выступая с речами на благотворительных приёмах, и американские граждане откликались на её призывы и жертвовали значительные суммы. С целью сплочения армии Врангель организовал Воинский Союз, имевший отделения во многих странах. Члены Союза платили небольшие взносы, которые шли на организационные расходы и в страховой фонд на случай потери работы и болезни. Все усилия Петра Николаевича были направлены на сохранение армии, поддержание духа её. «Русская Армия – это не только последняя горсть защитников Родины, - говорил он, - это не Корниловцы, Марковцы, не гвардейцы – последний батальон Императорской Гвардии; это не Донские, Кубанские, Тёрские казаки. Русская Армия – это всё русское воинство, оставшееся верным знамени, Русская Армия – это всё, что не Совдепия – это Россия… И пока не умерла Армия – она, эта Россия, жива». В среде русской эмиграции генерала Врангеля приняли в штыки. Для либералов из бывшего Временного правительства и им подобных он был кем-то вроде Бонапарта, а вся Белая армия – реакционной силой. Страницы их газет заполняла брань, в конечном итоге, бившая по русским солдатам и офицерам, находившимся на Галлиполи и Лемносе. Не отставали и правые. Для них и сам Врангель, и его сподвижники были выскочками, нахватавшими генеральских чинов не на настоящей войне, а в ходе усобицы. Не устраивал и постулат «армия вне политики». Великий князь Кирилл, провозгласивший себя Императором в изгнании, и его приближённые требовали лояльности к себе от армии. Врангель ответил Великом князю отказом, считая поддержку этого фарса своим авторитетом дурной услугой, как монархистам, так и всей армии, в которой были люди разных взглядов. Этого Кирилл Владимирович и его окружения не забудут и не простят. Впрочем, брань, лившаяся на Главнокомандующего со всех сторон, ничуть не колебала его авторитета в армии. Уже после смерти Врангеля генерал фон Лампе писал: «Русская эмиграция никогда не была «счастливой», да и сам факт пребывания в изгнании исключает всякий вопрос о счастье. Но у белой русской эмиграции при жизни генерала Врангеля был её ДРУГ, её ГЕРОЙ. В генерале Врангеле сама БЕЛАЯ ИДЕЯ нашла своё воплощение, он как бы олицетворял её». Тем не менее, в 1924-м году Врангель, оставаясь Главнокомандующим Русской Армией и Председателем РОВС, передал права Верховного Главнокомандующего Русской Армией в зарубежье дяде убитого Государя, Великому Князю Николаю, имевшему большой авторитет в среде монархистов. Решение это было продиктовано тем, что Николай Николаевич имел обширные связи среди членов французского правительства и высшего генералитета, что должно было способствовать улучшению положения изгнанников, большинство из которых тяготели именно к Франции. Сам Врангель с семьёй поселился в Бельгии, где его тёща на деньги, вырученные от продажи австрийской виллы, приобретённой ещё её мужем, купила небольшой дом. Николай Николаевич, взявший под контроль средства, на которые существовал РОВС, предложил Врангелю выплачивать из них ему пенсию, но тот отказался, не желая получать содержание из взносов членов Союза, при организации которого было решено, что никто из старших командиров не будет получать жалования за его счёт. Окружение Николая Николаевича относилась к Врангелю враждебно. Они видели в нём соперника в борьбе за власть, опасались, что в будущей России, пользующийся огромным доверием и поддержкой генерал займёт слишком значимое место, а потому старались прекратить финансирование войска, политически изолировать барона, затруднить его связи с воинскими организациями. Из-за стеснённости в средствах Врангель не мог уже так часто посещать разбросанные по разным краям соединения своей армии. И всё-таки те редкие встречи, которые удавалось организовать, оставались неизгладимыми в памяти их участников. Кадет Воробьёв вспоминал: «…он стоял перед нами в своей характерной позе, положив руку на рукоять казацкого кинжала. Своим громким, отчётливым голосом, которым он привык обращаться к войскам, он призывал нас к вере и терпению. Сотни юных глаз были прикованы к нему, заворожено следя за выражением его лица и жестами. Сомневаюсь, что стены старой австрийской крепости, где находилось наше училище, когда-либо сотрясало столь громкое «ура!». Кадеты подхватили Врангеля на руки и торжественно понесли его».  Армия боготворила своего Главнокомандующего. Чувства, питаемые к нему многими белыми воинами, лучше всех передал поэт Иван Савин в своём очерке «Портрет», посвящённом генералу: «Я долго не мог понять, как я заставил себя не выйти из рядов вперед, не подойти к Вам, не сказать Вам сквозь слезы:
- Ваше превосходительство, позвольте сказать Вам, как я счастлив видеть Вас. Есть в Вас, ваше превосходительство, что-то большее, чем глава армии. Есть в Вас, там, за сталью суровых глаз большая, славная нежность и большая любовь. К России ли любовь, к нам ли, всегда готовым умереть за нее, - я не знаю, но, вот, хочется сказать мне Вам что-то очень нужное, очень светлое, такое, чтобы вопреки всем воинским уставам и дисциплинам, все уланы, все драгуны, все гусары, все те, кто окован красным кольцом, понесли бы Вас на руках вперед, за Днепр, к Москве, понесли бы Вас как знамя, туда, где в крови и дыме рождается Россия! Так хотелось выйти из фронта, крепко, до боли крепко пожать Вашу руку, как жмут руку большому, верному, единственному другу. И опять-таки не страх перед наказанием удержал меня – Вы, знаю, поняли бы, Вы, знаю, простили бы – а мысль, что, может быть, как тогда, в Новороссийске, пряча улыбку в глубине прозрачных глаз, Вы скажите:
- Вольноопределяющийся, только в красной армии солдаты выходят из строя. Стыдитесь!
И стало бы до боли стыдно.
(…)
- Ваше превосходительство, это ничего. Пусть бьют, пусть расстреливают, мы знаем Вас, мы не поверим. Вы совсем близкий, совсем родной. Ваше превосходительство, если и я, полуубитый, упаду в общую могилу, знайте, что так любить Россию и гибнуть за нее научили меня Вы. Бог спас меня. Видно, вымолила мне жизнь у Господа мать, отдавшая ему четырех сынов. Теперь – мутный квадрат стены, Галлиполи, шнурок и Вы. Не знаю, дойдут ли к Вам эти несвязные строки, этот портрет Ваш – мозаика, сложенная из маленьких, из пестрых кусочков былого. Но вы не скажите, ваше превосходительство : «стыдитесь»! Вы поймете, что крепко храню в памяти эти кусочки, берегу хорошую память о Вас потому, что с Вами связан гордый и чистый год последней святой борьбы с теми, кого да проклянет Господь самым черным проклятием! Знаю – не осудите Вы и поймете, что это, может быть, немножко смешно, но не стыдно, если я сейчас подойду к Вашему портрету – желтому листу из «Die Woche» и, став во фронт, скажу Вам, вождю моему:
- Ваше превосходительство, если России нужна будет моя жизнь, я отдам ее по первому Вашему зову!»
В это время начинается знаменитая операция ОГПУ «Трест». Генерал Кутепов, бывший блестящим военачальником, занялся не свойственным себе делом: разведкой. Он добился права вести партизанскую борьбу на территории Советского Союза, организовывать различные диверсии. Врангель был категорически против этого, считая, что террористические акции ни к чему не приведут, а лишь унесут понапрасну жизни их исполнителей. Пётр Николаевич, вообще, выступал против террора и навязывания какого-либо строя силой. «Всё прошлое России говорит за то, что она рано или поздно вернётся к монархическому строю, но не дай Бог, если этот строй будет навязан силой штыков или белым террором… Кропотливая работа проникновения в психологию масс с чистыми, национальными лозунгами может быть выполнена при сознательном отрешении от узкопартийных, а тем более классовых доктрин и наличии искренности в намерениях построить государство так, чтобы построение удовлетворяло народным чаяниям», - считал Врангель. Генерал Кутепов рассуждал иначе. Он легко попал на удочку агента ОГПУ Якушева, тонко игравшем на его самолюбии, и в течение нескольких лет был фактически марионеткой в руках этой организации. В отличие от Кутепова Пётр Николаевич сразу раскусил большевистского агента. И.А. Ильин писал: «Ясновидящая интуиция присуща только гениальным людям (так, только П.Н. Врангель с первого же взгляда определил Фёдорова-Якушева, как провокатора и запретил с ним входить в сношения)». Примечательно, что Врангель ещё в 1923-м году заподозрил в генерале Скоблине, который позже вместе со своей супругой певицей Надеждой Плевицкой организует похищение и убийство Кутепова, агента ГПУ и отстранил его от командования корниловцами. Сам же Кутепов, бывший посажённым отцом на свадьбе Скоблина, будет благоволить к нему до конца, несмотря на предупреждения Петра Николаевича, и после смерти последнего восстановит предателя во главе Корниловского полка. Врангель с горечью видел, что армию всё больше втягивают в политику, а политики погрязли в междоусобных дрязгах, разъедающих эмиграцию, разрушающих Белое дело. В 1924-м году он говорил: «Если Белому делу суждено кончиться, то пусть конец этот будет так же почётен, как весь «белый» крестный путь…»  Но Белая борьба продолжалась. Пётр Николаевич так формулировал её: «Белая борьба – это честное возмущение русского человека против наглого насилия над всем для него святым: Верой, Родиной, вековыми устоями государства, семьи. Белая борьба – это доказательство, что для сотен тысяч русских людей честь дороже жизни, смерть лучше рабства.  Белая борьба – это обретение цели жизни для тех, кто, потеряв Родину, семью, достояние, не утратил веры в Россию. Белая борьба – это воспитание десятков тысяч юношей – сынов будущей России – в сознании долга перед Родиной. Белая борьба – это спасение Европы от красного ига, искупление предательства Брест-Литовска. Не вычеркнуть из русской истории тёмных страниц Настоящей смуты. Но не вычеркнуть и светлых – Белой борьбы». В первый день 1927-го года Врангель издал новогодний приказ, в котором говорилось: «Ушел еще год. Десятый год русского лихолетия. Россию заменила Триэсерия. Нашей Родиной владеет интернационал. Но национальная Россия жива. Она не умрет, пока продолжается на русской земле борьба с поработителями Родины, пока сохраняется за рубежом готовая помочь в ее борьбе зарубежная Армия... Не обольщаясь привычными возможностями, но не смущаясь горькими испытаниями, помня, что побеждает лишь тот, кто умеет хотеть, дерзать и терпеть, будем выполнять свой долг». Вокруг Врангеля в последние годы его жизни образовался круг самых доверенных его людей: генерал Шатилов, А.И. Гучков, генерал-майор фон Лампе, философ Иван Ильин. Эта глубоко законспирированная организация налаживала связи в политических, экономических и военных кругах разных стран, предпринимала меры для создания в Советской России организации, не имевшей связей с прежними и существующими разведывательными учреждениями белой эмиграции. Деятельность этой структуры прервёт внезапная кончина генерала Врангеля, которую большинство расценили, как убийство. Предположительно, гостивший в доме Петра Николаевича брат его денщика, о котором тот прежде даже не упоминал, прибывший из Советской России, подсыпал яд в еду генералу. Судя по всему, это был туберкулин, вызвавший у абсолютно здорового 49-летнего барона скоротечную чахотку, которая свела его в могилу в считанные недели. Мать Петра Николаевича писала: «Тридцать восемь суток сплошного мученичества!.. Его силы пожирала 40-градустная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался встать. Призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей». Сам генерал говорил приехавшему профессору Алексинскому: «Меня мучает мой мозг. Я не могу отдохнуть от навязчивых ярких мыслей, передо мной непрерывно развертываются картины Крыма, боев, эвакуации... Мозг против моего желания лихорадочно работает, голова все время занята расчетами, вычислениями, составлением диспозиций... Меня страшно утомляет эта работа мозга. Я не могу с этим бороться... Картины войны все время передо мной, и я пишу все время приказы... приказы, приказы!» Уже больной, Врангель продолжал работать. Незадолго до смерти, уже приняв причастие и исповедавшись, он обсуждал с генералом Шатиловым вопросы, касающиеся армии и её содержания. Редактируя свои «Записки», которые готовил к изданию фон Лампе, Пётр Николаевич исключил из неё 1/8 часть текста, распорядившись уничтожить её, где говорилось о Государе и Деникине, оставив, таким образом, лишь факты, не дав волю эмоциям, не пожелав сводить счёты, поднявшись выше этого и показав пример чести, благородства и смирения. Перед кончиной, исповедавшись и причастившись Святых Тайн, Врангель говорил своему духовнику протоиерею Василий Виноградову: «Я готов служить в освобожденной России хотя бы простым солдатом...» 25 апреля 1928 года в девять часов утра генерал тихо скончался. Последними его словами были: «Я слышу колокольный звон, Боже, храни армию!»  Смерть Врангеля стала трагедией для большого числа русских людей, для армии. Один офицер написал в предсмертной записке: «Для меня его смерть означает конец всего, надежды вернуться в Россию больше нет», - и застрелился… Деньги на похороны Главнокомандующего посылали отовсюду – офицеры, солдаты, казаки – Белое воинство. Похоронили П.Н. Врангеля, согласно его завещанию, в русской церкви в Белграде. Его провожало огромное количество людей, присутствовало 363 делегации, было возложено более 200 венков, воздух дрожал от артиллерийского салюта. Митрополит Антоний (Храповицкий) сказал об этой церемонии: «Похоронами, которые пышностью превзошли даже погребение царственных особ, Господь увенчал его славный путь, воздав ему то, чего лишён он был в земной жизни. Его уделом были не триумфы, а тяжкий труд и разочарования, зато его похороны из проводов в последний путь превратились в победный марш».