Автор: Князь Мещерский
Дата: 2013-12-28 01:55

О приезде Николая I

«Проезжал я местечко Шпола. Там мне рассказывали любопытный трагикомический исторический эпизод о том, какими стихийными явлениями сопровождался последний приезд Николая I под Шполою, на последней почтовой станции. Здание станции было в ремонте. За двором станции была степь. На дворе станции было три здания: одно — станция, другое — дом, в котором жило несколько лиц и, между прочим, внизу один отставной и больной майор, а третье здание было временное помещение для станции. Ямщику Императора Николая I дано было приказание подъехать к третьему зданию. Подъезжает коляска с Императором и графом Адлербергом в ней. Станционный смотритель стоит на крыльце первого здания и делает усиленные знаки ямщику, из которых ямщик выводит заключение, что ему, в отмену прежнего приказания, следует остановиться не у третьего дома, а у второго, и вот коляска останавливается у этого дома, и в нем — о, ужас! — сидит у открытого окна бедный майор в своем халате и курит трубку. Перекладка длилась менее двух минут; но в эти две минуты произошло страшно много событий. Император Николай вышел из коляски, чтобы размять ноги, и прямо подошел к окну, где сидел отставной майор. Вероятно, он хотел с ним поговорить и сказал ему два-три слова, на которые вдруг оторопевший майор ничего не ответил. Затем, отойдя от него, Николай Павлович увидел два жидовские силуэта, выглядывавшие из-за угла здания; жидам было строжайше запрещено показываться на глаза Императору. Увидев эти силуэты, Император направился к ним; они вмиг исчезли. В тот же момент лошади были запряжены. Раздалось: «готово», Николай Павлович сел в коляску и уехал. Но что же произошло на том месте, где Он пробыл две минуты? Отставной майор, при приближении Государя к окну, от испуга не только ничего не мог ответить Императору на его слова, но пришел в такое состояние, что получил нервный удар и отвезен был в больницу; станционный смотритель, увидев, что ямщик не туда подвез императорскую коляску, бежал через весь двор с такою быстротою и в таком взволнованном состоянии, что заболел нервною горячкою; два еврея, увидя направившегося к ним Государя, испугались, пришли в истерическое состояние и пустились бежать по степи и бежали до тех пор, пока не свалились оба, один, сраженный параличом сердца, мертвым, а другой в трудном состоянии. Приказание не допускать евреев к Царскому проезду состоялось вследствие ночного эпизода с Государем в Бердичеве. Государь в коляске спал. Шепот собравшихся жидов разбудил его; Император рассердился и сделал два постановления: одно — чтобы отныне Бердичев ставил двух рекрут вместо одного; второе — чтобы никогда евреев не допускать к месту Царского проезда».

Наступил невеселый 1867 год. 
 Уже в начале его стали проникать разными окольными путями в Петербург слухи о наступающем быстро голоде в некоторых губерниях, так например: Смоленской, Новгородской и т.д. Слухи эти стали намеками поступать в печать, но, к роковому для Валуева ослеплению, одно министерство внутренних дел не обращало на них внимания и всяким толкам об угрожающем голоде противопоставляло полную сладостного квиетизма улыбку Валуева, который говорил, что все это раздутые cris d'alarme (крики тревоги. - прим. mazyk) и ниоткуда нет оснований предвидеть угрозы голода. Говорили и о том, что введенное во всех этих губерниях, постигнутых неурожаем, земство, от непривычки ли или от нерадения, застигнуто было врасплох и, потерявши головы, не знало, как начать борьбу с наступившею бесхлебицею, и все это, вместе взятое, рисовало картину будущего в весьма мрачных красках.  Разными путями эти тревожные вести доходили и до Цесаревича. При нем был адъютантом, как я говорил, бывший кирасир П.А.Козлов. Это был с горячею кровью и воспламененным ко всему доброму и хорошему сердцем прекрасный молодой человек. Прислушиваясь к этим тревожным известиям, он немедленно возымел мысль — заинтересовать в этом вопросе отзывчивое сердце Цесаревича. Это и удалось до такой степени, что в Цесаревиче загорелась мысль стать во главе благотворительного предприятия в пользу страдальцев неурожая. Само собою разумеется, что Цесаревич с самою искреннею энергиею принялся за немедленное осуществление своей мысли, и вот закипело в Аничковом дворце дело о помощи голодающим... Цесаревич испросил у Государя согласие начать это дело. Я написал воззвание в «Русском Инвалиде» о пожертвованиях, принимаемых Цесаревичем в Аничковом дворце, и деньги стали приливать потоком. В то же время, так как заведование этим делом требовало опытного хозяина, Цесаревич пригласил тогдашнего председателя губернской земской управы в Новгороде, Н.А.Качалова, и пригласил его именно к себе в помощники. Тогда дело, ставши на свои ноги, перешло уже в государственное дело, ибо Государь, сочувствуя инициативе Цесаревича, поручил Ему составить комиссию под Его председательством с приглашением в товарищи председателя генерал-адъютанта Н.В.Зиновьева, и на эту комиссию возложено было не только заведование поступавшими пожертвованиями, но и снабжение хлебом голодающих, которые тут же были названы пострадавшими от неурожая... Вот тут-то приглашение с самого начала такого практически умного человека, как Качалов, и оказалось в высшей степени полезным... Качалов, в свою очередь, прямо сказал Цесаревичу, что для успеха дела мало иметь расторопных распорядителей, а надо иметь торгового человека, практически знакомого с делом хлебной торговли, и указал на своего земляка, череповецкого купца Милютина, который с восторгом отдался весь этому святому делу. Тогда комиссия выработала с огромною быстротою целый план помощи для нуждающихся в хлебе.  План этот был ясен, прост и весьма разумен. Главные деятели комитета представили Великому Князю, что помощь хлебом отнюдь не должна быть даровая; что раздача дарового хлеба гораздо более причинит вреда, чем принесет пользы, так как может приучить крестьян к мысли, что бояться неурожая нечего, все равно накормят, и, следовательно, может отдалить его от главной обязанности - работать для приобретения хлеба... По их мнению, цель комитета должна заключаться в том, чтобы нуждающемуся в хлебе населению продавать его по обычной, доступной цене и везде этою низкою ценою принуждать хлеботорговцев не поднимать цен на хлеб, а продавать его по той же цене, по какой продает его комитет... Итак, дело выходило сразу огромное: не только поставлять хлеб, но бороться с такими гигантами, как хлебные торговцы, державшие в руках все хлебное дело в России. Цесаревич одобрил все представление комитета и затем поставил вопрос: как это сделать? Качалов прямо ответил: прежде всего надо соблюсти весь план действий в строжайшей тайне, дабы до закупок хлеба никто из хлеботорговцев не знал о намерении комитета покупать хлеб, во-вторых, надо все дело закупки хлеба поручить одному лицу, опять-таки для того, чтобы не разгласить дело закупки, также и для того, чтобы единство мероприятий по этой трудной операции могло помочь успеху дела, и, в-третьих, надо немедленно же просить у казны 1 миллион рублей для закупки хлеба на наличные деньги, заимообразно, с тем, чтобы после операции осенью этот миллион вернуть казне... Цесаревич поехал к Государю и выпросил этот миллион, затем он призвал к себе Милютина и поручил ему заняться всем делом закупки хлеба. Милютин на другой же день выехал и стал появляться как из земли выраставшая тень колоссального капиталиста, закупавшего для себя все имеющиеся между Москвою и Петербургом партии хлеба. Тайна и быстрота операций были до того строго соблюдены, что только тогда, когда главная часть партии хлеба была закуплена Милютиным, кулаки хлеботорговцы вдруг узнали об этих огромных закупках, чуть ли не одновременно в разных местах сделанных. Цесаревич не любил делать свое дело кое-как или мешкая. В его комитете буквально кипела работа, и комитет, благодаря не только сильной энергии Цесаревича, но и его любви к делу, на него возложенному, творил буквально чудеса».