Создание Добровольческой армии и конфликты генералов М. В. Алексеева и Л. Г. Корнилова
Автор: Алексей Казначеев
Дата: 2012-07-09 15:17
Одним из первых заметных конфликтов между лидерами Белого движения был конфликт генералов Л. Г. Корнилова и М. В. Алексеева. Рассмотрение этого столкновения, интересно, прежде всего тем, что перед нами два Вождя антибольшевистского движения, стоявших у самых истоков Белой борьбы, чьи имена – синонимы Белого движения. Они первые подняли сначала словом, затем делом Белое знамя, на их авторитете сложилась в конце 1917 года Добровольческая армия, малая числом, но крепкая духом. Конфликт Алексеева и Корнилова так же интересен тем, что в случае окончательного расхождения путей между ними, Белого движения на Юге могло бы не быть вообще, что в последствии значительно бы усложнило зарождение очагов Белой борьбы на других фронтах. Прежде чем приступить к рассмотрению этого конфликта, пик которого пришелся на зиму 1918 года, когда Добровольческая армия вышла уже в своей легендарный Ледяной поход, стоит упомянуть о предыстории столкновения двух экс-Главковерхов. Первый случай относится к 2 марта 1917 года, сразу после «бескровной» февральской революции, М. В. Родзянко, - председатель образовавшегося Временный комитет Государственной думы, - телеграфировал лично Корнилову: «Временный комитет просит вас, во имя спасения родины, не отказать принять на себя должность главнокомандующего в Петрограде, и прибыть незамедлительно в Петроград. Ни минуты не сомневаемся, что вы не откажетесь вступить в эту должность и тем оказать неоценимую услугу родине. № 159. Родзянко».[1]Будучи направленной через голову Ставки, эта телеграмма вызвала осуждение в Могилеве. На телеграмме, проходившей через Ставку, имеется пометка «не отправлена», но в тот же день генерал Алексеев отдал свой приказ: «допускаю ко временному главнокомандованиювойсками петроградского военного округа... генерал-лейтенанта Корнилова». Как отмечает генерал Деникин, этот случай был первым из ряда небольших трений, из-за которых «возникли впоследствии не совсем нормальные отношения между двумя крупными историческими деятелями».[2]Насчет «не совсем нормальных», Деникин, скорее всего, преуменьшал, ибо как покажет дальнейшее исследование, спустя почти год Белое движение будет поставлено под угрозу из-за обострения конфликтной ситуации между Вождями Белого дела.
Второй подобный случай случился спустя два месяца: в последних числах апреля, военный министр Временного правительства А. И. Гучков, решил назначить на должность главнокомандующего Северным фронтом, освободившуюся после увольнения генерала Рузского, генерала Корнилова. Причем это назначение имело латентной целью держать наиболее жесткого генерала в непосредственной близости от Петрограда на случай волнений в Петроградском гарнизоне или выступления совдепа. Официально Гучков говорил о необходимости жесткой руки на самом распустившемся фронте. Однако все его попытки уговорить Верховного главнокомандующего Алексеева были тщетны – последний аргументировал свой отказ тем, что Корнилов не имеет достаточного стажа и опыта руководства крупными воинскими соединениями, тем более что были лучше знакомые с фронтом и более опытные начальники, претендовавшие на Северный фронт (имелся ввиду генерал А. М. Драгомиров). «Ни разу еще Верховный главнокомандующий не был так непреклонен в сношениях с Петроградом»[3]- отмечает Деникин. Учитывая, что всего месяц назад Корнилова через голову Алексеева назначили командующим Петроградским ВО, вряд ли можно уверенно говорить, что Алексеев не пустил Корнилова на столь важный пост только в силу его неопытности. Наверняка не последнюю роль в этой ситуации сыграло самолюбие Алексеева, решившего «отыграться» за мартовское назначение. Так или иначе, Главкомом Северным фронтом был назначен генерал А. М. Драгомиров, а Корнилов получил в командование VIII армию на Юго-Западном фронте. Нет оснований полагать, что этот случай не остался в памяти будущего «мятежного генерала», и не сказался на дальнейших отношениях с Алексеевым. Третий случай можно датировать последними числами августа 1917 года, непосредственно после Корниловского выступления. Как известно, после объявления генерала Корнилова «мятежником», А. Ф. Керенский самопровозгласил себя Верховным главнокомандующим, и должность начальника штаба была предложена М. В. Алексееву. Не без колебаний принял Алексеев это предложение, прежде всего понимая, что только он сможет ликвидировать последствия выступления Корнилова менее болезненно для всех его участников. «Уговаривают меня принять должность начальника штаба при Верховном – Керенском… - делился Михаил Васильевич с офицером-единомышленником. – Если не соглашусь, будет назначен Черемисов… Вы понимаете что это значит? На другой же день корниловцев расстреляют!.. Мне противна предстоящая роль до глубины души, но что же делать?»[4]. Как отмечали современники, в своем решении Алексеев «проявил величайшее гражданское мужество и большую государственную мудрость»[5], которая позволила ему отречься от искренних симпатий корниловскому вступлению, и занять должность во имя общего дела. Корнилов же, со свойственной ему прямотой и резкостью суждений, не разобравшись как следует в мотивах Алексеева, бросил своему преемнику, приехавшему в Ставку: «Вам трудно будет выйти с честью из положения. Вам придется идти по грани, которая отделят честного человека от бесчестного. Малейшая ваша уступка Керенскому – толкнет вас на бесчестный поступок»[6].
Для столь категоричной фразы, как полагает современный историк Р.М. Абинякин, основываясь на обширные архивные данные, у Корнилова были веские причины: более чем неоднозначной была роль Алексеева (вероятно, претендовавшего на роль Диктатора) в дни Корниловского выступления. Это касается, прежде всего,дезинформации Корнилова относительно большевицкого выступлении в конце августа, подозрительного «молчания» офицерских организаций Петрограда во время Корниловского выступления, и более чем странного поведения командира направленного на Петроград 3-го корпуса генерала Крымова, который «неожиданно потерял всю решительность» после уверений Алексеева о стабильной обстановке в столице[7]. Вероятно, Корнилов знал, или узнал позже об этих действиях Алексеева, и, по признанию современника, «не мог никогда простить Алексееву его роли в деле его, Корнилова».[8] Однако сложно переоценить миротворческую миссию генерала Алексеева в ликвидации Корниловского выступления, так как «Керенский не отказывался от мысли ликвидировать Ставку вооруженной силой. Он назначил полковника Верховского, особенно муссировавшего в это время среди солдат Московского гарнизона идею подавления силой «мятежа в Ставке», военным министром с производством «за отличия» в генералы. <…> этот новый генерал с усиленным рвением продолжал грузить в поезда эшелоны для усмирения Ставки и ареста генерала Корнилова[9]». Кроме того, по пути в Могилев, Алексеев узнал о формировании еще нескольких вооруженных «карательных отрядов» для ареста Корнилова. Однако Алексеев не допустил чтобы подобные отряды доехали до Ставки, и прибыв в Могилев произвел как можно мягче «домашний арест» для Корнилова и его сподвижников. Как только Алексеев организовал должную охрану «корниловцев» Текинским конным полком, симпатизировавшим Корнилову, он покинул пост начальника штаба Керенского. Однако отношения между Алексеевым и Корниловым, находившимися в этом прискорбном действе на разных сторонах баррикад, были испорчены окончательно. Эта предыстория конфликта, состоящего из ряда недоразумений, крайне важна для понимания дальнейшего развития витка напряженности между Корниловым и Алексеевым, который произойдет на Дону, в декабре 1917 года. «6-го декабря приехал Корнилов, с нетерпением ожидавшийся всеми; после первого свидания его с Алексеевым стало ясно, что совместная работа их, вследствие взаимного предубеждения друг против друга, будет очень нелегкой <…> приближенные вынесли впечатление, что «расстались они темнее тучи»».[10] В том же тоне вспоминал о первых днях после прибытия Корнилова в Новочеркасск ген. А.С. Лукомский, начальник штаба экс-Главковерха: «Я застал генерала Корнилова в большом колебании. Формирование Добровольческой армии было уже начато генералом Алексеевым. По характерам генералы Алексеев и Корнилов мало подходили друг к другу».[11. Долгое время в ходе свиданий Алексеева и Корнилова, последний настаивал на своем отъезде в Сибирь, где он намеревался «начать дело широко». По сути, сам Алексеев понимал, что обоим будет непросто «ужиться» вместе в столь ограниченном пространстве и неясных перспективах. Обсуждались возможности действий порознь Корнилова на Кубани а Алексеева на Дону, однако эти идеи были отвергнуты как несостоятельные. Кроме того, прибывшие из Москвы политические и финансовые деятели настаивали на том, чтобы оба генерала действовали на Юге, угрожая отказом в моральной и материальной помощи. Тогда же состоялось первое крупное совещание московских политических деятелей и генералитета. Основной вопрос данного совещания сводился к определению ролей двух лидеров: руководителя «Алексеевской организации» (в будущем принявшей наименование Добровольческой армии) М.В. Алексеева и вождя «Корниловского движения» Л.Г. Корнилова. Как отмечал Деникин, при уходе Алексеева армия раскололась бы, при уходе Корнилова – развалилась. Ни то, ни другое новорожденному организму Белого движения не было нужно. Однако обоим генералам «в узких рамках только что начинавшегося дела было, очевидно, слишком тесно».[12]В ходе совещания «произошла тяжелая сцена; Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею и заявив, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь; Алексееву, по-видимому, трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками[13]». Однако вскоре был достигнут компромисс, суть которого была в передаче Корнилову военной, а Алексееву гражданской власти. Ставя интересы дела выше честолюбия, Алексеев уступил Корнилову при перераспределении власти. Однако впереди обоих ждал очередной скандал. «Некто капитан Капелька, - рассказывает Деникин, - состоявший при штабе Алексеева, со слов Добрынского доложил Алексееву о предстоящем «перевороте»: с переездом в Ростов генерал Корнилов должен был свергнуть триумвират и объявить себя диктатором; сделаны якобы уже назначения до «московского генерал-губернатора» включительно. Невзирая на мутный источник этих сведений, генерал Алексеев, предубежденный в отношении Корнилова, не переговорив с кем-либо из нас, собрал членов Совета и старших генералов и пригласил генерала Корнилова для объяснений. Корнилов, взбешенный подобным обвинением и инсценировкой «судилища», ответил резким словом и удалился. На другой день московская делегация получила письма с отказом от участия в организации обоих генералов — Алексеева и Корнилова. Опять пришлось уговаривать: Алексеева — мне лично, Корнилова — вместе с Калединым»[14]. Таким образом видно, что и сам Антон Иванович, обрисовывая первоначальные «мелкие личные трения»[15]генералов Алексеева и Корнилова после февральского переворота, постепенно приходит к выводу, что на Дону, во время зарождения самого Белого движения, «не совсем нормальные отношения» их переросли в определенное предубеждение одного против другого. Интересная ремарка ко всему сказанному – кабинеты Корнилова и Алексеева в особняке Парамонова находились по соседству, но оба избегали личного общения, предпочитая сноситься между собой записками или через адъютантов. Пик конфликта основателей Белого дела приходится на февраль 1918 года. Перед армией, остановившейся в станице Ольгинской, стоял вопрос о выборе направления движения: или в Сальские степи (район «зимовников), или на Кубань. Донской генерал А.П. Богаевский, командовавший в то время в Добровольческой армии бригадой, вспоминает: «Корнилов принял это решение (о выдвижении в степи) без ведома генерала Алексеева. Последний, узнав об этом, настоял на том, чтобы был собран военный совет старших начальников для дальнейшего обсуждения этого вопроса»[16]. Отдельно стоит упомянуть о переписке между Алексеевым и Корниловым, когда активно шло обсуждение вопроса о направлении Добровольческой армии. Первое письмо Алексеев пишет Корнилову 12 февраля: в нем он акцентирует внимание на том, что выбор направления движения армии выходит из чисто военной плоскости, и что необходимо всестороннее обсуждение данного вопроса. После колебаний Корнилова связанных с приездом отряда Попова, Алексеев вновь пишет письмо Корнилову, в котором настаивает на выборе кубанского направления, приводя веские аргументы, и отмечая, что он, Алексеев, стоявший у истоков Добровольческой армии, лучше знает взволнованное настроение добровольцев, и их желание идти на Кубань[17]. В ответом письме Корнилов резко замечает что «толки и предрассуды, волнующие массы» добровольцев, исходят, по его сведениям, от «членов политического отдела, настроение которых далеко не спокойное», и что Алексееву нужно «принять в этом отношении меры»[18](прим.: Отдел находился в подчинении Алексееву). Так же Корнилов дает понять Алексееву что вопрос о движении добровольцев «будет решен по результатам разведки», из чего можно сделать вывод, чтоая что давление со стороны Алексеева не повлияет на принятие решения Корнилова. «Единственная цель нашего движения на Кубань, - пишет Корнилов, - предоставить возможность её (Добровольческой армии) составу разойтись», и «при существующей организации управления Добровольческой армии при постоянном вмешательстве политического отдела в вопросы не принадлежащие его ведению <…>, по выходе на Кубань, я немедленно слагаю с себя командование Добровольческой армией и совершенно прекращаю свои отношения к организации»[19]. Как видно, Корнилов всерьез грозит своим уходом из Белого движения. При этом, решение о своем вероятном уходе он сообщает некоторым членам Совета. Алексеев пишет ответное письмо, как видно по почерку и частым помаркам и зачеркиваниям,[20]письмо пишется довольно нервно. В нем он обрисовывает ситуацию с политическим отделом, в котором, по его словам, 30 человек младшего звена, которые «никакого влияния на общее настроение войсковых частей иметь не могут». Так же Алексеев замечает, что политический отдел «не мог вмешиваться и не вмешивался» в военные вопросы. «Речь идет не о вмешательстве отдела, - пишет Алексеев, - а о моих двух личных письмах к Вам. На эти письма я не только имею право, но и при известных обстоятельствах, я обязан их писать, ибо считаю себя <…> ответственным за судьбу тех, которые шли в армию только по моему призыву»[21]. Алексеев отмечает, что лишь обстановка покажет, что будет с Добровольческой армией, и что заявление Корнилова о его возможном уходе «не подняло, конечно, общего настроения в тяжелую минуту»[22].
Нужно остановиться на вопросе о выборе направления Добровольческой армии, ибо от решения этого вопроса, зависел дальнейший вектор развития истории южнорусского Белого движения Примечательна двусмысленная эпитафия погибшему главкому составленная Алексеевым. Ощущение критики между строк, возникает при упоминании «всех дел покойного»: «бегства из неприятельского плена, августовское выступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею»[23]. С.В. Карпенко пишет по этому поводу: «Бегство из неприятельского плена можно считать геройством лишь забыв об окружении его (Корнилова) 48-й дивизии в Карпатах в апреле 1915 г. и тысячах ее чинов, обреченных на смерть и плен. «Августовское выступление» против Керенского, непродуманное и неподготовленное, закончилось провалом, причем немало было таких, кто, подобно генералу Крымову, именно Корнилова считали главным виновником этого провала. «Выход» из Быхова стал началом крайне неудачного похода на Дон во главе с Текинским полком, закончившимся его разгромом. «Вступление в ряды» напоминало, что не Корнилов стоял у истоков формирования Добровольческой армии. «Славное командование» ставилось под сомнение ходом и результатом Екатеринодарской операции»[24]. Возможно, такая двусмысленность эпитафии Корнилову была вызвана те, что фигура его, заслонила собой самого Алексеева, поставив последнего на вторую роль, «в тень». На последующие годы, Корнилов стал для каждого «первопоходника» иконой и святыней, а и критика его действий негласно считалась среди добровольцев святотатством. Многие мемуаристы белой эмиграции не подвергали сомнению детальность вождя, даже Деникин в своих «Очерках» нередко уходит от оценок некоторых действий Корнилова во время Екатеринодарской операции. Дабы завершить портреты двух начинателей Белого дела, стоит добавить к уже упоминавшимся выше высказываниям Деникина и Лукомского, стоявшим очень близко к обоим вождям, воспоминания других современников, «Генерал Алексеев, - пишет П.Н. Милюков, - мудрый старец, крайне осторожный и осмотрительный в своих планах, глубокий знаток военного дела, что не мешало ему обладать исключительной для военного человека широтой кругозора в политических вопросах, либерально настроенный, был как бы предуказанным вождем всего движения. Он прекрасно понимал, что военная борьба с большевиками должна опереться на широкий фронт политических партий, чтобы найти поддержку в населении <…> Совершенной противоположностью во всех отношениях был Корнилов. Он был прежде всего солдат, храбрый рубака, способный воодушевлять личным примером армию во время боя, бесстрашный в замыслах, решительный и настойчивый в выполнении их. Но его интеллектуальная сторона далеко не стояла на высоте его воли… Политический кругозор Корнилова был крайне узок».[25] Генерал Н.Н. Головин очень чутко по-военному обрисовывает несхожесть двух вождей:«Корнилов, это генерал-тактик, знающий, что победа небольших войсковых соединений не может быть достигнута без риска; лично безумно храбрый, он любит этот риск и предпочитает порыв терпеливому расчету. Генерал Алексеев – это генерал-стратег, знающий, что в высшей стратегии не должно быть элемента риска, а что все должно быть основано на точном и холодном расчете; он знает так же, что за просчет в области стратегии платят неизмерно большие круги лиц, чем за просчет в тактике; он знает, что в области стратегии часто требуется прервать бой и отступить, для того чтобы подготовить новый бой, создав тактике наиболее благоприятные для победы условия. Судьбе угодно было, чтобы в скором времени оба эти генерала одновременно стали во главе Добровольческой армии»[26].
Наконец, по-своему прямолинейно
оценивали вождей Добровольческой армии рядовые офицеры: «Старый Верховный Главнокомандующий российской
армии производил огромное впечатление УМОМ (выделено в источнике), своим
обращением, дружеской непринужденностью».[27] В то же время о Корнилове рядовые
добровольцы пишут несколько иные слова, характеризуя его как «легендарного
вождя, с именем которого было связано столько событий», в присутствии которого
«все человеческое, обыденное, отходит на второй план», и в бойцов «вливаются
свежие силы и бодрость»[28]. Современный историк, В.Ж. Цветков,
характеризует отношения между Корниловым и Алексеевым как «взаимно
непереносимые друг друга»: Корнилов не мог простить Алексееву «его роли в
августовские дни», считал, что «Алексеев во многом виноват в наших неудачах во
время войны, и смотрел на него с тем оттенком презрительности, с каким боевые
генералы смотрят на кабинетных стратегов». Алексеев же, как и раньше, «находил
Корнилова опасным сумасбродом, человеком неуравновешенным и непригодным на
первые роли», «сердце льва, но голова барана»[29].
К тому же они по-разному понимали методы борьбы с большевизмом, и эта разница
вызвала своеобразное разделение участников южнорусского Белого движения на
«корниловцев» и «алексеевцев»[30]. История конфликта «отцов»
Добровольческой армии примечательна для историка того буйного периода тем, что
наглядным примером показывает, что только мужество и воля могут заставить
пренебречь личными интересами и антипатиями двух больших политических и военных
деятелей, чтобы действовать во имя общего дела, общей цели. Два абсолютно
непохожих друг на друга по характеру и темпераменту вождя Белого движения,
столкнувшись в межличностном конфликте, все же находят терпение и силы для
совместной работы во благо России.
Первая статья орловского историка Алексея Валерьевича Казначеева из работы "Борьба за власть в высшем командовании Добровольческой армии и ВСЮР в 1917-1920 гг." (публикуется с сокращениями)
[1] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 1. Мн., 2002. С. 80
[2] Там же. С. 81
[3] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 1. Мн., 2002. С. 407
[4] Кручинин А. С. Генерал-от-инфантерии М. В. Алексеев // Белое движение. Исторические портреты / под ред. А.С. Кручинина. М., 2006. С. 71
[5] Головин Н. Н. Российская контрреволюция 1917 – 1918 гг. М., 2011. С. 189
[6] Кручинин А. С. Указ. соч. М., 2006. С. 71.
[7] Абинякин Р. М. Офицерский корпус Добровольческой армии: социальный состав, мировоззрение. 1917-1920 гг. Орел, 2005. С. 57.
[8] Трубецкой Г. Н. Годы смут и надежд. М., 1996. С. 56.
[9] Головин Н. Н. Российская контрреволюция 1917 – 1918 гг. М., 2011. С. 195
[10] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т 2. Мн., 2002. С. 223
[11] Лукомский А. С. Воспоминания. Т 1. М., 2001. С. 279, 280.
[12] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т 2. Мн., 2002. С. 225.
[13] Там же. С. 225.
[14] Там же. С. 231
[15] Деникин А. И. Указ. соч. Т 1. Мн., 2002. С. 81
[16] Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце Алексеевой-Борель. Грани. №125. С. 233.
[17] Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце Алексеевой-Борель. Грани. №125. С. 238.
[18] Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце Алексеевой-Борель. Грани. №125. С. 239.
[19] Там же. С. 240.
[20] Там же. С. 243.
[21] Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце Алексеевой-Борель. Грани. №125. С. 241-242.
[22] Там же. С. 243.
[23] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. Мн., 2002. С. 350.
[24] Карпенко С. В. Очерки истории белого движения на Юге России (1917-1920 гг.). М., 2002. С. 80.
[25] Милюков П. Н. Россия на переломе. Т. 2. Париж, 1927. С. 57.
[26] Головин Н. Н. Российская контрреволюция 1917 – 1918 гг. М., 2011. С. 193
[27] Ларионов В. Последние юнкера // Зарождение Добровольческой армии. М. 2001. С 495.
[28] Гусак Г. Перед походом // Зарождение Добровольческой армии. М. 2001. С. 539.
[29] Трубецкой Г. Н. Годы смут и надежд. М., 1981. С. 30-31
[30] Цветков В. Ж. Лавр Георгиевич Корнилов // Вопросы истории. 2006. №1. С. 55-84.
| Предыдущее: | Черкес-рыцарь на службе России. Жизнь и судьба генерал-лейтенанта Сергея Георгиевича Улагая. Продолжение |
| Следующее: |
Памяти Кубанской Армии… |
| Лучшее по просмотрам: | Битва за Перекоп и эвакуация Русской Армии |
| Последнее: | Редкий случай форменного сумасшествия расы |
