А.В. Колчак, единство России и союзники
Автор: В.Г. Хандорин
Дата: 2010-06-04 00:58
На примере политики Российского правительства Верховного правителя адмирала А.В. Колчака ярко прослеживается бездоказательность инсинуаций псевдопатриотических публицистов коммунистической направленности об «антинациональности» Белого движения. В своем полемическом раже отдельные из них без единой ссылки на документы (что и неудивительно, поскольку к данной теме оные «исследователи» не имеют никакого отношения) договариваются до обвинений в адрес белогвардейцев и персонально их вождя в «продаже Родины» и даже…в шпионаже в пользу Англии. Однако факты и документы – упрямая вещь. В условиях фактического распада Российской Империи после революции и изменнического сепаратного Брест-Литовского договора большевиков с Германией, отдававшего ей более миллиона квадратных километров территории страны, главный боевой клич Белой армии: «За единую неделимую Россию!» – объединил вокруг нее патриотически настроенные круги общества, хотя и, к сожалению, в обстановке Гражданской войны и упадка национального самосознания в массе народа не имел большого веса. Простой народ в своей массе отнесся к нему равнодушно. Признаем и то, что этот великодержавный лозунг, твердо отстаивавшийся ведущими лидерами Белого движения А.В. Колчаком и А.И. Деникиным, способствовал отчуждению от белых правительств национальных окраин, в ходе революции провозгласивших самостоятельность, и исключил возможность совместной с ними борьбы против большевиков. Можно дискутировать о том, был ли этот девиз своевременным в тех условиях, но не подлежит сомнению, что белые вожди не собирались поступаться имперской идеей ради сиюминутных выгод. Рассмотрим факты. Правительства А.В. Колчака и А.И. Деникина соглашались признать лишь независимость этнической Польши, признанную еще Временным правительством, и отложить разрешение вопроса об автономии некоторых национальных окраин. На практике Верховный правитель адмирал А.В. Колчак поступал в национальном вопросе как непримиримый поборник единства Империи. Известно, что в июне 1919 г. глава финского правительства К.Г. Маннергейм – бывший генерал русской армии и императорской свиты, сочувствовавший белым – предложил Колчаку, как Верховному правителю белой России, военную помощь в наступлении Северо-Западной белой армии Н.Н. Юденича на Петроград – при условии признания белыми независимости Финляндии (уже признанной большевиками).
На фото: Генерал-лейтенант Карл Густав Эмиль Маннергейм
Но Верховный правитель отверг эту сделку из принципиальных соображений, и Финляндия осталась нейтральной. Твердость А.В. Колчака в этом вопросе тем более показательна, что сам Юденич колебался и в интервью одной из западных газет заявил, что в сложившихся условиях не признавать суверенитета Финляндии могут «лишь немногие непримиримые шовинисты». После предложения Маннергейма и Юденич, и его политические советники во главе с А.В. Карташевым буквально уговаривали Верховного правителя дать финнам соответствующие заверения (хотя бы фиктивные), но он остался непреклонен. В частности, будущий военный министр Колчака барон А.В. Будберг по поводу отказа финнам негодующе записал в дневнике: «Какой ужас и какой идиотизм!».[1]
В данном вопросе единомышленниками Верховного правителя выступили представители единственной сохранившей государственное мышление партии кадетов. Их лидер П.Н. Милюков обосновывал необходимость сохранения Финляндии в составе Российской Империи ее близостью к Петрограду, сравнивая ее географическое положение для России с положением Ирландии для Англии[2]. С удовлетворением констатировал факт отказа Колчака Маннергейму в своем дневнике и лидер сибирских кадетов В.Н. Пепеляев[3]. Тем временем, сам большевистский вождь В.И. Ленин полагал: «Нет никакого сомнения, что самой небольшой помощи Финляндии (белым – В.Х.)…было бы достаточно, чтобы решить судьбу Петрограда» [4]. О крайне националистически настроенном правительстве Польши нечего и говорить. По существу враждебно относились к белым и националистические правительства Украины (Петлюра), государств Прибалтики и Закавказья (за исключением Армении). Лишь Белоруссия проявляла традиционное тяготение к России. Глава временного правительства Белоруссии Баханович в письме Колчаку от 27 февраля 1919 г. писал: «Белоруссия не мыслит себя иначе, как в составе общей Родины – единой великой России» [5]. Со стороны белогвардейцев особенно непримиримое отношение было к украинским «самостийникам». В тот период великорусская патриотическая мысль стояла на той точке зрения, что украинский («малороссийский») и белорусский народы являются лишь особыми ветвями русского народа. Кадетская пресса называла Петлюру «выкидышем русской революции», с которым «недостойно даже разговаривать»[6]. В чем причина такого единения патриотов и либералов в тот период? Во-первых, в те времена имперское сознание доминировало не только в США, как сейчас, но во всех великих державах, и выражалось в прямом обладании территориями – то была еще эпоха колониальных империй. Во-вторых, тогда Запад еще не так боялся «непредсказуемости» России, как сейчас, после семидесяти лет враждебности, сорока лет «холодной войны» и почти двадцати лет прославленной «русской мафии», когда в самой стране царит произвол чиновников пополам с криминальными структурами. Тогда идея возрождения великой России еще не вызывала на Западе такого страха, как сейчас. И это влияло на позицию тогдашних наших либералов – ведь российские либералы всегда выступали за дружбу и союз с западными демократиями. С другой стороны, тогда они не были столь зависимы от Запада, как сейчас – в прямом, финансовом смысле. И объективно тогдашние либералы занимали более национальную позицию, нежели нынешние. В некоторых аспектах национального вопроса правые кадетские лидеры занимали даже крайние позиции. Так, тот же В.Н. Пепеляев на посту министра внутренних дел правительства Колчака высказывал крайне негативное отношение к многочисленным в Сибири китайским торговцам и сезонным рабочим. В своем докладе правительству «Китайцы в Сибири» он аттестовал их в массовом порядке как спекулянтов, жуликов и пособников красных, и в заключение предлагал поголовно выселять их из России [7] .Одним из аргументов белогвардейских вождей и идеологов был тот, что мощная великодержавная Россия является мировым оплотом славянства, без которого оно будет порабощено. Вот характерная цитата: «Самоопределение мелких народностей – одно из самых нелепых проявлений русской революции… Оторванные от великой России, они будут жалки и ничтожны, они не найдут в своей среде достаточного количества культурных и технических сил, не смогут самостоятельно построить ни одной железной дороги, открыть ни одной гимназии, ни одного университета», писал орган кадетской партии на колчаковском Востоке газета «Сибирская речь» [8] . И в те времена под подобными словами охотно подписались бы государственные деятели любой западной державы, если бы они касались их страны. «Культурой господствующей, общегосударственной для нас является непоколебимо культура русская, – писала «Сибирская речь», – основоположником которой является великорусское племя, а углубителями и дальнейшими творцами – в истинном содружестве все племена России, органично влившиеся в состав российской нации»[9] . Пункт 14 резолюции 3-й Восточной партийной конференции кадетов 1919 года гласил о необходимости содействия приоритету русской культуры в качестве «связующего начала» разноплеменной страны [10].В соответствии с этим, правительство Колчака и поддерживавшие его кадеты выступали и за приоритет православия в качестве государственной религии, при сохранении свободы совести для иных конфессий, т. е. фактически за сохранение того положения в отношениях между религиями, какое сложилось в России после Манифеста 17 октября 1905 года. При этом они не возражали против местной национально-культурной и языковой автономии входивших в Россию народностей. Но понятие «самоопределения» отрицалось категорически. По их мнению, только общероссийское Национальное собрание было правомочно решать вопросы, связанные с предоставлением кому бы то ни было независимости или автономии. Эту позицию подтвердил в очередной раз в резолюции от 7 июля 1919 г. Восточный отдел ЦК кадетской партии. Представлявшее интересы белой России за рубежом Русское политическое совещание в Париже (в составе князя Г.Е. Львова, С.Д. Сазонова, В.А. Маклакова и Н.В. Чайковского) в марте 1919 года сделало заявление Версальской мирной конференции о том, что вопросы «самоопределения» отдельных национальностей России не могут быть решены «без согласия русского народа». Несколько позднее оно заявило протест против претензий Румынии на аннексию родственной ей Бессарабии (современной Молдовы), до революции входившей в состав России. Видный кадетский лидер П.Б. Струве подчеркнул, что «борьба с большевизмом не может вестись за счет силы и единства России».
На фото: Петр Бернгардович Струве
Положение осложнялось тем, что независимость государств Прибалтики и Финляндии была де-факто уже признана Западом (в отличие от закавказских республик и петлюровской Украины, которых западные державы игнорировали). Белые же по существу не признавали ее, будучи последовательными поборниками возрождения единой Империи. В этой связи «Сибирская речь», выражая точку зрения правительства Колчака, в июне 1919 г. писала: «Прежде чем Россия не «определится» сама, в ней никто не может «самоопределяться», в этом смысле позиция национальной России непоколебима» [11]. Правда, в тот период стремление к независимости и отделению от России проявляли лишь относительно развитые окраинные национальные образования. Что касается «внутренних» нацменьшинств России, да и некоторых народностей Северного Кавказа, они еще не помышляли об этом и в Гражданской войне участвовали, подобно русским, либо на стороне красных, либо в стане белых. Так, активно сражались на стороне Колчака башкиры, на стороне Деникина – калмыки. Не стремились к независимости и поддерживали белых туркестанские басмачи, о чем свидетельствуют грамоты Колчака на имя хана Хивинского и эмира Бухарского. С другой стороны, серьезную опору красных составляли многочисленные интернациональные батальоны латышей, мадьяр, китайцев и корейцев. В своей антибольшевистской пропаганде белые очень часто делали упор именно на тот факт, что актив большевистской партии и Красной армии состоит из «международного сброда авантюристов», чуждых русским людям (в одном из своих приказов Колчак называл Красную армию «кровавой армией германо-большевиков, с основой и примесью немцев, мадьяр, латышей, эстонцев, финнов и китайцев»). Листая белогвардейскую прессу того времени, легко заметить, что после переворота 18 ноября 1918 года она переключила основное внимание на три темы: поддержка власти А.В. Колчака, армия и внешняя политика. В последней центральное место занимали отношения с союзниками, т. е. странами Антанты. Международное признание колчаковского правительства в качестве законного правительства всей России представлялось не менее важным, чем консолидация вокруг него других белых правительств внутри России. Резолюция 3-й Восточной конференции кадетской партии по международной политике, единогласно принятая в мае 1919 года, подтверждала верность союзу с державами Антанты и подчеркивала, что после победы над германским империализмом большевизм остается врагом № 1 мирового порядка, а потому борьба с ним является «делом не только русского народа, но и всего культурного человечества»[12]. Ставилась также цель добиться международного признания правительства Колчака в качестве правомочного Всероссийского правительства. Практически эта задача так и не была достигнута. Западные державы, как свидетельствуют донесения русских послов, в первые дни после получения известий о перевороте в пользу А.В. Колчака насторожились. Правда, их представители в Сибири видели всю слабость демократической Директории и предпочитали лицезреть вместо нее твердую власть, но тревожили слухи о «реакционно-монархических» устремлениях организаторов переворота, усердно распространявшиеся эсерами. По свидетельству английского историка П. Флеминга, первая реакция официального Лондона на известие о перевороте была близка к панике[13]. Бывший управляющий Министерством иностранных дел Директории и Колчака Ю.В. Ключников в докладе Русскому политическому совещанию в Париже тоже констатировал факт испуга союзных держав в первые дни после переворота, когда «после дождя приветствий, который был раньше, наступило молчание» [14]. Генерал К.В. Сахаров вспоминал: на другой день после переворота, во Владивостоке глава британской военной миссии генерал А. Нокс «встретил меня очень взволнованно и сказал, что теперь будет плохо, что союзники могут даже прекратить помощь»[15] . Более того, американский историк Р. Пайпс свидетельствует о том, что правительство Великобритании 14 ноября 1918 г. уже приняло решение признать де-факто демократическую Директорию, но составить текст обращения и опубликовать его до колчаковского переворота не успело[16] . Растерянность западных держав перед фактом переворота 18 ноября была такова, что один из лидеров заграничной группы кадетов и Русского политического совещания В.А. Маклаков в этой связи поначалу прислал Колчаку паническую телеграмму: «Будущее покажет, не есть ли это начало крушения»[17]. Все эти выкладки убедительно опровергают подхваченную советской пропагандой версию генерала М. Жанена о причастности английской военной миссии к перевороту и о Колчаке как «ставленнике англичан». Благоприятная в целом реакция сибирского общества на переворот и последовавшие официальные выступления Верховного правителя, рассчитанные на международное общественное мнение и в дипломатичной форме заверявшие в отсутствии «реставрационных» намерений, успокоили западные державы. В.Н. Пепеляев с удовлетворением отмечал в дневнике: «Англичане довольны. Французы доброжелательны и нажимают на чехов»[18] . Руководители зарубежных миссий нанесли визиты, поздравляли и выражали удовлетворение, хотя и не забывали выражать надежды на восстановление в России после победы над большевиками принципов демократии. Официальный протест против переворота, нарушившего начала формальной законности, из союзных представителей выразил лишь чехословацкий Национальный совет. Сожалея о позиции чехов, прокадетская газета «Отечественные ведомости» напоминала им, что до капитуляции Германии и ее союзников они сами являлись нарушителями «формальной законности», изменившими воинской присяге подданными Австро-Венгерской монархии[19]. Общим тоном сибирской и уральской печати того периода было недовольство по поводу отсутствия военной помощи от союзников. «Интервенция» великих держав не затронула коренные, внутренние области России. Более того, она практически не сопровождалась вооруженными столкновениями. Их избегали как большевики – по вполне понятным причинам, так и сами иностранные державы. Ни одна из них не находилась в состоянии войны с Советской Россией. Державы Антанты не шли на широкое военное вмешательство по причинам собственной истощенности четырехлетней мировой войной и популярности советской власти (в первые годы ее существования) среди рабочих и демократической общественности на Западе. Само по себе присутствие их войск в России было настолько непопулярно в их странах, что уже в 1919 г. покинули ее территорию французы, затем англичане, и лишь японцы, занимавшие выжидательную позицию, оставались в Приморье до 1922 г. В Сибири практически все формирования союзников стояли в глубоком тылу. Характерно воспоминание управляющего Министерством иностранных дел правительства Колчака И.И. Сукина: «Колчак лично никогда не рассчитывал на иностранцев и относился холодно к понятию «союзники»»[20]. Его мнение разделял В.Н. Пепеляев, в январе 1919 г. записавший в своем дневнике: «Пора перестать просить милостыню» у союзников[21]. Наоборот, общественное мнение Сибири возлагало на союзников преувеличенные надежды. Омская газета «Заря» недоумевала: «Становится все более туманной и непонятной линия поведения союзников. Каких-нибудь полтора иностранных корпуса… в связи с частями нашей молодой армии могли бы решить в несколько приемов судьбу советских фронтов»[22] . Ей вторила «Наша заря»: «Со стороны союзников нельзя уловить даже признака установившегося взгляда на современную жизнь России и ясной последовательной политики» [23]. Вместе с тем, более здраво оценивавший ситуацию иркутский «Свободный край» предостерегал от излишнего оптимизма в отношении союзной помощи, указывая на охвативший Запад по окончании мировой войны финансовый кризис и другие внутренние проблемы[24]. Основная помощь Антанты свелась к снабжению белых армий оружием и обмундированием. Если Красной армии достались огромные запасы со складов и арсеналов бывшей русской армии, то белые были вынуждены прибегать в этом отношении к помощи союзников. Получался парадокс: космополитическое по своим лозунгам советское правительство было вынуждено в тех условиях целиком опираться на собственные силы, в то время как национальные белые правительства материально зависели от союзных иностранных держав. При этом, если англичане и на Востоке, и на Юге (см. мемуары генерала Деникина) помогали белым практически безвозмездно, отдавая излишки оружия и снаряжения, оставшегося после мировой войны, то со стороны французов по сути имела место не помощь, а обыкновенная торговля. США и Япония ограничивались в основном поддержкой политических отношений с Колчаком и ролью наблюдателей на Дальнем Востоке, выжидая развитие ситуации и соперничая между собой за экономическое влияние в этом крае. В письме У. Черчиллю (в то время – военному министру Великобритании) глава британской военной миссии при Колчаке генерал А. Нокс, воздавая должное мужеству, патриотизму и честности самого Верховного правителя, с горечью писал: «Его трудная миссия почти невыполнима из-за эгоизма японцев, тщеславия французов и безразличия остальных союзников» [25]. Отмечая несправедливость такого отношения, кадетская «Сибирская речь» писала, обращаясь к союзникам: «Мы испытали горькое удовлетворение нашей общей победой. Да, милостивые государи – общей, потому что в эту войну русский народ вложил, по вашим собственным источникам, около девяти миллионов своих жертв [26]. Не правда ли, это слишком большая сумма вклада для изменников?»[27]. Разногласия между ними дополнялись слабым знакомством с ситуацией в России. По этому поводу «Сибирская речь» иронизировала: «За границей о нашей внутренней жизни имеют такое же представление, как мы о Китае»[28].Волну возмущения в стане белых вызвало выдвинутое в январе 1919 года американским президентом В. Вильсоном и британским премьером Д. Ллойд-Джорджем предложение созвать на Принцевых островах (в Мраморном море, близ Стамбула) специальную международную конференцию по русскому вопросу с участием представителей обеих противоборствующих сторон – и большевиков, и белых.
На фото: Дэвид Ллойд Джордж
С категорическим осуждением этой затеи выступили ряд видных русских политических деятелей в эмиграции (С.Д. Сазонов, князь Г.Е. Львов, В.Л. Бурцев, Н.В. Чайковский, «бабушка русской революции» Е.К. Брешко-Брешковская), ЦК партии кадетов, Всероссийский совет кооперативных съездов, земские и городские учреждения, ряд патриотических организаций. Либеральная печать сравнивала идею переговоров с большевиками с «троянским конем». Даже такой оппозиционный правительству Колчака рупор социалистов, как омская газета «Заря», категорически осудил это предложение. Многие воспринимали его как уход Запада от реальной помощи, попытку «умыть руки». 31 января Восточный отдел ЦК кадетской партии совместно с представителями местных комитетов партии Омска, Самары, Казани, Симбирска, Уфы [29], Иркутска и Красноярска принял специальную резолюцию в отношении «плана Принкипо», как называли на Западе инициативу переговоров на Принцевых островах. Резолюция заявляла протест против любых переговоров с большевиками и выражала надежду на помощь союзников, официальное признание правительства Колчака в качестве всероссийского и приглашение его представителей на Парижскую мирную конференцию. В заключение отмечалось, что в противном случае представляемая Колчаком Россия будет рассчитывать на собственные силы и добиваться победы в одиночку, каких бы затруднений это ни стоило[30]. В свою очередь, Омский национальный блок в резолюции от 9 февраля 1919 года по поводу инициативы Вильсона отказывал большевикам в звании партии, называя их «преступной группой», и требовал от союзников «безотлагательной военной и финансовой поддержки» и разработки «международного карательного законодательства против большевиков, как врагов мира, цивилизации и культуры»[31], а также признания правительства Колчака. Лишь часть социалистических кругов поддержала идею «диалога» на Принцевых островах (эсеры на международном конгрессе II Интернационала в Берне, отдельные меньшевистские и эсеровские газеты). Но таких голосов было немного. В реальности примирить в обстановке накала Гражданской войны враждующие политические полюсы было утопией. Владивостокская газета «Голос Приморья» с полным основанием писала, что идея примирения «безмерно далека от понимания современной русской действительности»[32]. В этой связи уместно сказать: попытки в прошлом советской пропаганды утверждать, будто инициатива Вильсона и Ллойд-Джорджа с конференцией на Принцевых островах была лишь обманным демократическим жестом в надежде, что большевики сами не примут этого предложения, а белые и кадетские лидеры лишь были участниками «спектакля», полностью лишены оснований и являются абсолютными догадками, в подтверждение которых не приводилось ни одного документа. О полной неожиданности их инициативы для белых лидеров свидетельствуют с исчерпывающей полнотой мемуары Г.К. Гинса и дневники В.Н. Пепеляева, который записал в те дни: «Если правительство хоть сколько-нибудь поколеблется в ответе на предложение конференции, оно достойно проклятия»[33] . Пепеляев язвительно называет инициатора переговоров с коммунистами американского президента В. Вильсона «товарищ Вильсон». Да и на Западе далеко не все отнеслись с одобрением к этой идее. Против нее выступила Франция, больше других пострадавшая в Первой мировой войне и не желавшая прощать виновников сепаратного сговора с немцами. Французская газета «Галуа» восклицала: «Что может быть общего между высокой личностью адмирала Колчака и личностью прохвоста Троцкого?!»[34]. Ряд деятелей Великобритании во главе с У. Черчиллем также считали участие своего премьер-министра в затее с Принцевыми островами политической ошибкой. В США против инициативы президента Вильсона выступила партия республиканцев. В свою очередь, и Колчак, и Деникин отказались послать своих представителей на Принцевы острова. В приказе по армии от 26 января 1919 года Колчак назвал слухи о переговорах с большевиками «провокационными» и заявил: «С убийцами и мошенниками, для которых ни закон, ни договор не писан, разговаривать не приходится»[35] . В результате конференция не состоялась. В противовес идее Принцевых островов, некоторые умеренные деятели предлагали созвать конференцию по координации всех антибольшевистских сил России. Но было ли это реальным? Думается, нет. Те, кто считал для себя приемлемым объединиться против красной Москвы с белыми – например, правые социалисты (энесы, меньшевики-плехановцы, группа эсеров-«воленародовцев») – уже сделали это. Объединиться же с эсерами и основной массой социалистов было невозможно в силу слепой приверженности последних лозунгам «чистой» демократии: они не могли простить Колчаку уже одного переворота 18 ноября. В глазах белых большевики были к тому же и «немецкими наймитами». Не случайно в их стане была так велика ненависть к немцам, которых считали чуть ли не главными виновниками прихода Ленина к власти. Даже в канун 1919 года, когда Германия была уже повержена союзниками, такая солидная либеральная газета, как «Сибирская речь», в своем новогоднем обращении во всеуслышание посылала «новогоднее проклятие Германии и всему германскому народу – народу отравителю». Задаваясь вопросом: почему иностранцы порой позволяют себе пренебрежительное отношение к нам, томская газета «Сибирская жизнь» делала наблюдательный вывод: «Причина эта – в отсутствии самоуважения у русских. Иностранцы знают о нас немного, но наше отношение к своей же стране им, конечно, известно». Надо признать, наблюдение это актуально до сегодняшнего дня. Но в связи с постепенным разочарованием в ожиданиях широкой помощи и неприглашением представителей белой России на Версальскую (Парижскую) мирную конференцию, подводившую черту под итогами Первой мировой войны, в стане белых появляется и растет и чувство обиды на державы Антанты, вызванное ущемлением национального достоинства великой страны, понесшей огромные потери на войне и на протяжении трех лет державшей второй фронт, без которого невозможна была бы конечная победа союзников. В декларации колчаковского правительства от 7 декабря 1918 года по поводу окончания мировой войны выражалась надежда на участие России в мирной конференции. Видный кадет Ю.В. Ключников, занимавший до начала 1919 г. пост управляющего Министерством иностранных дел, в докладе Совету министров 9 декабря 1918 г. настаивал на формировании особого межведомственного совещания по подготовке вопросов для русской делегации на Парижскую мирную конференцию[36]. По его убеждению, разделявшемуся руководством сибирских кадетов, представительство России должно быть «безусловно единым» и представлять «ту единую Россию, которая существовала до большевистского переворота, во всех ее частях и со всеми ее национальностями»[37] . Ключников категорически возражал против выдвинутого «союзниками» проекта представительства от различных партий или территорий, который «возвращает нас к тому пережитому революционному прошлому, во времена которого отдельные партийные и групповые интересы заменяли собою интересы общегосударственные»[38]. Основные принципы для русской делегации на предстоявшей конференции, разработанные Ключниковым, включали: 1) единое представительство; 2) отказ в представительстве советской власти; 3) равноправие с делегациями великих держав; 4) подчинение Омскому правительству как всероссийскому; 5) непризнание всех договоров и обязательств советской власти; 6) содействие миротворческому процессу Лиги наций, в том числе: а) превращение ее в постоянно действующий орган Гаагских мирных конференций, б) разработку коллективных санкций против стран-агрессоров, в) кодификацию международного права; 7) «ограничение национального начала во имя начала государственного и правового», что подразумевало ограничение «права на самоопределение наций» только теми, которые можно признать «культурными», единственной каковой в случае с Российской Империей признавалась лишь Польша в ее этнических границах, для остальных – автономия; 8) добиваться на конференции присоединения к России Мраморного моря с Дарданеллами и Босфором, Галиции, Прикарпатской Руси и Буковины; 9) создание славянского государственного союза наподобие конфедерации[39]. Предостерегая союзников от недооценки опасности германского реваншизма, противовес которому на Востоке может составить лишь сильная и освобожденная от большевиков Россия, иркутская кадетская газета «Свободный край» писала: «Ни в одном народе нет такой сплоченной приверженности к своей стране, такого воинствующего национализма, как у немцев… Пройдет оглушение (поражением – В.Х.) – и немец с его «Германия превыше всех» покажет себя... И в этом отношении тяжелые условия мирного договора сослужат ему свою службу»[40] . Резолюция Восточного отдела ЦК кадетской партии от 31 января 1919 года содержала требования материальной помощи от союзников за военную помощь, оказанную им Россией в мировой войне, признания правительства Колчака и представительства России в Версале. Однако позиция союзников в этом вопросе была иной. Единственное, что Россия получила от мирной конференции – это право на возмещение причиненного войной ущерба со стороны Германии. Германия передала Антанте 300 млн. золотых рублей, полученные от Советской России в счет контрибуции по Брестскому миру, условия которого после победы союзников были аннулированы. Недоумевали даже иностранцы. Влиятельная парижская газета «Фигаро» писала, что отсутствие представителей России на мирной конференции есть «странное явление», чреватое последствиями, в которых история еще потребует отчета от современного поколения политиков[41]. Между тем, такое приглашение не могло быть сделано без юридического признания правительства А.В. Колчака в качестве правительства России. В результате Версальская конференция вынесла решение: отложить рассмотрение вопроса о России, ее международном статусе и границах до окончания в ней Гражданской войны, когда на всей ее внутренней территории будет установлено единое правительство, после чего созвать специальную международную конференцию по всем связанным с ней вопросам. Но обиды на союзников были всего лишь эмоциями. Наиболее трезвые политики в стане белых прекрасно понимали, что в международной политике нет места сантиментам, и на союзников можно рассчитывать лишь «постольку, поскольку». А Россия после Брестского мира, в обстановке распада Империи и к тому же раздираемая Гражданской войной, находилась в незавидном положении. К тому же, некоторые западные лидеры считали, что возрождение единой и мощной России совсем не в интересах Запада. Так, британский премьер Д. Ллойд-Джордж в одной из своих речей в парламенте напомнил слова лорда Б. Биконсфильда (Дизраэли), видевшего в расширении Российской Империи угрозу могуществу Великобритании. Многие западные деятели, отказываясь от мысли об уничтожении большевизма вооруженной силой, вынашивали идею окружения Советской России «санитарным кордоном» буферных пограничных государств, включая ее национальные окраины. Фактически это узаконило бы распад Российской Империи. В.Н. Пепеляев писал в своем дневнике: «Для тех русских, которые пронесли верность союзникам через все испытания, план Ллойд-Джорджа – удар в самое сердце. Возникает вопрос, когда задуман этот план – не в 14 ли году? Мы привыкли к испытаниям, вынесем и это. Заявление равносильно объявлению войны Единой России»[42] . Такая позиция части западных лидеров исходила из недооценки опасности возрождения милитаристской Германии, единственным противовесом которой на востоке могла быть Россия. На это указывал в своем интервью французской прессе министр иностранных дел С.Д. Сазонов[43].
На фото: Сергей Дмитриевич Сазонов
Особую опасность это представляло для Франции, которой Германия угрожала своим непосредственным соседством. Сознавая это, вся правая французская пресса, от «Матэн» до «Фигаро», преодолевая распространившуюся во французском обществе антипатию к русским, ратовала не только за помощь белым, но и против планов расчленения России, даже за сохранение ее суверенитета над Финляндией и Прибалтикой – дабы сохранить сильного потенциального союзника. Из органов британской печати на таких же позициях твердо стояла «Таймс» – рупор консервативной партии и военного министерства У. Черчилля, которого, по признанию бывшего управляющего колчаковским МИДом И.И. Сукина, «по справедливости считали лучшим другом национального движения за границей»[44]. Двойственность поведения союзников просматривалась постоянно. С одной стороны, они официально приветствовали патриотизм белых и идею «великой России» (об этом заявляли премьер-министр Франции Ж. Клемансо, министр иностранных дел С. Пишон, военный министр Великобритании У. Черчилль), не признали суверенитета новоиспеченных государств Закавказья и петлюровской «самостийной Украйны». В то же время, в летние месяцы 1919 года последовали заявления лидеров ведущих западных держав о признании де-факто независимости Финляндии и государств Прибалтики. Сделанные без участия России, они вызвали возмущенные протесты русских белогвардейцев и либеральных партий, прессы и политических деятелей. Сибирская печать задавала вопросы: почему западные державы, с легкостью признающие независимость чужих территорий без согласия их хозяев, не признают независимость собственных колоний – например, Индии или Ирландии, которые давно борются за нее? И разве «прибалтийские губернии», а не вся Россия была их союзником в войне – Россия, спасшая Париж в 1914 году и более 3 лет оттягивавшая почти половину всех сил Германии и ее союзников на свой фронт? Обращалось внимание и на неисполнение союзниками обязательства перед Россией о передаче ей после победы над Германией черноморских проливов и Константинополя (хотя их и передавать было некому, пока в России шла Гражданская война). Тем не менее, Русское политическое совещание в Париже во главе с князем Г.Е. Львовым заявило Верховному совету Антанты свой протест по поводу обсуждения судьбы бывшей Оттоманской империи без участия России. Ясно, что в политике Запада уже тогда отчетливо проявлялась мораль двойных стандартов. После этих событий отношение к союзникам явно ухудшилось, даже среди традиционно прозападно настроенных кадетов. Отмечая непоследовательность и эгоизм в заявлениях и действиях союзников, наиболее трезвые политики призывали относиться к ним соответственно. Влиятельная екатеринбургская газета «Отечественные ведомости» писала, что моральные обязательства возможны только по отношению к тем союзникам, кто окажет реальную и эффективную помощь. К остальным же следует относиться постольку, поскольку это диктуется национальными интересами России. Такое прагматическое кредо выразил в своем дневнике В.Н. Пепеляев 10 апреля 1919 г.: «Мы не должны быть ни японофилами, ни американофилами. Мы должны пользоваться всеми – это русская ориентация»[45] , и вынашивал прагматическую идею «свободы рук» в выборе союзников, по сути отвергавшую курс слепой приверженности Антанте: «Для нас на первом месте наша Россия, и мы должны быть свободны в выборе союзников»[46] . В критические для фронта июльские дни 1919 г. Пепеляев обдумывал проект замены подчиненных Антанте, разложившихся в тылу и симпатизировавших эсерам чехов на японцев[47] , хотя либеральная сибирская общественность в своей массе не доверяла последним. Прояпонские настроения были характерны и для определенной части высшего командования, в частности, для генерала М.К. Дитерихса[48]. Несмотря на зависимость от поставок союзников, и Колчак, и Деникин хотя и были вынуждены порой считаться с их позицией, диктуемой собственными политическими выгодами этих держав, но никогда не переходили грань между отдельными дипломатическими уступками и подчинением, вопреки утверждениям советской пропаганды, изображавшей белых «ставленниками международного империализма». В целом они твердо отстаивали национальные интересы России, как они их понимали, и не допускали вмешательства союзников в свои внутренние дела. Об этом свидетельствуют целый ряд фактов. Так, в ответ на врученный адмиралу 13 декабря 1918 г. мандат французского генерала М. Жанена, уполномоченного Клемансо и Ллойд-Джорджем на верховное командование всеми войсками в Сибири – как союзными, так и русскими, Верховный правитель категорически отверг его и заявил, что скорее откажется вообще от иностранной помощи, нежели согласится на такие условия. В итоге был достигнут компромисс: Жанен приказом Колчака от 19 января 1919 года назначался главнокомандующим только союзными войсками, то есть чехами, а также прибывшими позднее небольшими отрядами сербов, итальянцев, румын и поляков. О твердой позиции А.В. Колчака свидетельствует и его последующий отказ передать под охрану союзников золотой запас России, По воспоминаниям министра Г.К. Гинса, при этом он без обиняков заявил: «Лучше пусть это золото достанется большевикам, чем будет увезено из России»[49].И еще один яркий пример. Осенью 1919 года, когда армии Колчака уже терпели поражения и отступали, во Владивостоке произошел крупный инцидент. В ответ на поступившую информацию о подготовке эсерами восстания командующий Приамурским военным округом генерал Розанов ввел в город дополнительные войска, в том числе и на территорию, занятую «союзными» японскими и американскими войсками. Дальневосточное «союзное» командование в ответ предъявило Розанову ультиматум о выводе русских воинских частей из Владивостока вообще, угрожая в противном случае применить силу. Реакция Колчака была немедленной и яростной. В приказе на имя Розанова от 29 сентября 1919 г. Верховный правитель писал: «Повелеваю вам оставить русские войска во Владивостоке и без моего повеления их оттуда не выводить… Требование о выводе их есть посягательство на суверенные права Российского правительства. Сообщите союзному командованию, что Владивосток есть русская крепость, в которой русские войска подчинены мне и ничьих распоряжений, кроме моих и уполномоченных мною лиц, не исполняют. Повелеваю вам оградить от всяких посягательств суверенные права России на территории крепости Владивосток, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем… Адмирал Колчак»[50]. Содержание и тон данного документа не оставляют камня на камне от инсинуаций советской пропаганды относительно «ставленника иностранных держав», которые по недомыслию либо по злому умыслу повторяют и до сей поры отдельные публицисты-«компатриоты». И что наиболее показательно, проявление твердости и отпора со стороны белых предводителей в таких случаях всегда было результативным. Так и в данном случае «союзники» стушевались, и инцидент замялся. Достойный ответ Колчака «зарвавшимся иностранцам», как писала о них белая пресса, укрепил его авторитет и снискал ему горячую поддержку в общественных кругах.Другой инцидент такого рода, хотя и менее крупный, чем только что описанный, произошел в том же Владивостоке. Некий полковник Шарапов убил американского солдата, который в пьяном виде оскорбил и ударил его. Несмотря на давление американцев, наш военный суд в пику «союзникам» оправдал полковника.Бескомпромиссная позиция адмирала в ряде вопросов даже осложняла отношения с союзниками. Как вспоминали его сотрудники, Колчак, «мало эластичный и слишком твердо державшийся идеи великодержавной России, в сношениях с иностранцами шел неизменно по линии наибольшего сопротивления»[51]. На фоне впечатляющих успехов армии Колчака на фронте весной 1919 года в правящих кругах Запада внешне наметилась склонность к положительному решению вопроса об официальном признании его правительства в качестве всероссийского. В мае–июне такие призывы зазвучали на страницах британской «Таймс», французских «Фигаро» и «Матэн», американской «Нью-Йорк таймс», в заявлении аменриканского сенатора Кинга. Парижская газета «Тан» считала, что следует признать колчаковское правительство без проволочек, чтобы не портить отношений с «будущей Россией» – ведь падение советской власти казалось уже близким; иначе, предупреждала газета, будущая Россия может опасно сблизиться с Германией, чего французы определенно боялись. В июне популярная парижская газета «Фигаро» публикует на своих страницах большую хвалебную биографию Колчака. Министр иностранных дел Франции Пишон на заседании палаты депутатов 27 июня аттестовал его как «солдата и хорошего патриота». Американский консул в Омске Дж. Эмбри в интервью «Нью-Йорк таймс» в июле 1919 года даже назвал Колчака «величайшим человеком, которого выдвинула революция»[52]. Многие сравнивали его с Наполеоном, который «усмирит и обуздает» революцию, сохранив все лучшее из ее завоеваний. Польская газета «Курьер Поранны» отмечала: «Колчак так же теперь в моде на Западе, как некогда царь»[53] . Влиятельная правая французская газета «Матэн» предостерегала союзников от предъявления каких-либо условий Колчаку, замечая: «Невыгодно говорить в повелительном тоне с теми, над кем не имеешь реальной власти»[54]. Тем не менее, условия от союзников все-таки последовали. 26 мая 1919 года пять ведущих держав Антанты – Англия, Франция, США, Япония и Италия – направили Колчаку совместное обращение, в котором изъявлялась готовность к признанию его правительства в качестве всероссийской власти при условии внятных заверений с его стороны, что он, во-первых, преследует демократические цели, и во-вторых, не будет посягать на права национальных меньшинств (на предъявлении этих условий настояли все те же лица – Вильсон и Ллойд-Джордж). Верховный правитель был поставлен в сложное положение. Его воззрения были далеки от демократии, хотя он и понимал, что управлять страной в ХХ веке без учета общественного мнения нельзя (другой вопрос, как его использовать. Такие корифеи тоталитарных режимов ушедшего столетия, как Сталин, Гитлер и Муссолини, проявили замечательное искусство манипулирования общественным сознанием, при этом оставаясь абсолютными тиранами). А в национальном вопросе он был убежденным сторонником единства Империи. Но игнорировать позицию союзников он тоже не мог, остро нуждаясь в военных поставках. По свидетельству П.В. Вологодского, дать удовлетворительный ответ на условия союзников Колчака убедил находившийся в Париже министр иностранных дел С.Д. Сазонов; он же сочинил и прислал проект декларации. Ответ на обращение союзников, врученный их представителям 3 июня[55] , был составлен в осторожной дипломатической форме, в общих словах подтверждая приверженность запрошенным союзниками принципам, но с такими оговорками, что его можно было истолковать по-разному. В целом ответ адмирала удовлетворил союзников. Сходный по содержанию ответ предоставил им на аналогичный запрос А.И. Деникин[56]. В конфиденциальном письме премьер-министру П.В. Вологодскому от 17 июня С.Д. Сазонов подтвердил информацию о негативном влиянии на общественное мнение Запада русских социалистов и «самоопределившихся» национальных окраин. «Несомненный в нашу пользу поворот наблюдается в Англии, – писал он, – где инициатором его является военный министр Черчилль»[57] . Улучшилось, по его словам, и отношение со стороны США. «Дальнейшие шаги в сторону официального признания…будут несомненно находиться в прямой зависимости от военных успехов сибирских армий», заключал Сазонов[58]. Но даже после этого конференция ведущих держав Согласия в своем послании от 24 июня хотя и выразила свое одобрение и обещание предоставлять всевозможную помощь, но вопрос о признании его правительства «де-юре» обошла молчанием. Для ознакомления с положением на месте США несколько позже командировали к Колчаку своего посла в Японии Морриса. Он вынес благожелательное впечатление и рекомендовал союзным державам признать правительство Колчака де-юре. Но акта формального признания так и не последовало. Союзники заняли выжидательную позицию. Все дальнейшее зависело от исхода борьбы на фронте, как и предрекал Сазонов. Единственным иностранным государством, де-юре признавшим правительство Колчака правительством всей России (в мае 1919 года), была Югославия, издавна связанная с Российской Империей тесными союзническими узами и видевшая в белых преемников старой России. Но позиция этой небольшой страны, которая не могла оказать сколько-нибудь реальную поддержку, серьезного значения не имела. В целом же, если не считать англичан, которые помогали белым больше всех остальных, вместе взятых, и при этом вели себя корректно, прочие «союзники» не столько помогали им, сколько вредили своей междоусобной борьбой и эгоистическими амбициями. Впоследствии, когда предприятие, в котором они так или иначе приняли участие, окончилось неудачно (для них прежде всего – материальными убытками), их представители печатно обвиняли в этом друг друга, что видно из их мемуаров. Англичане винили французов в нерадивости и ненужных амбициях; французы англичан – в безоговорочной поддержке режимов Колчака и Деникина без попыток их коррекции, что, по их мнению, привело к развитию худших черт этих режимов; те и другие обличали американцев в попустительстве большевизму; наконец, все вместе возмущались откровенно корыстным и хищническим поведением японцев. Впрочем, это старая истина: когда общее дело кончается крахом, потерпевшие ищут виноватых между собой. Со временем надежды на союзников все более угасали. Осенью 1919 года часть сибирских политиков стала вынашивать мысли о перемене внешней ориентации на германскую, исходя из того соображения, что после разгрома в мировой войне поверженная Германия более не опасна для России, а наоборот, может стать ее потенциальным союзником в качестве «товарища по несчастью». Среди лидеров сибирских кадетов к такой позиции стали склоняться В.А. Жардецкий (по свидетельству Г. Гинса[59] , хотя и достаточно осторожно, с оговорками) и особенно Н.В. Устрялов (будущий идеолог «сменовеховцев»), на страницах своей газеты «Русское дело» писавший об этом открыто. Незадолго до падения Омска газета Устрялова прямо заявила, что «в тяжелом положении адмирала Колчака и его правительства виноваты союзники… они расшатывают веру в то, что союзникам нужна единая Россия, они не признают правительства адмирала Колчака и тем помогают его врагам»[60]. С другой стороны, писал Устрялов, для Германии после поражения в Первой мировой войне «при создавшихся международных условиях восточная (русская – В.Х.) ориентация есть последняя возможность и естественная надежда»[61]. Однако позиция «перемены ориентации» не нашла поддержки ни лично у А.В. Колчака, ни в его правительстве. Устрялов и Жардецкий остались в меньшинстве, что объяснялось прежде всего сомнительными возможностями реальной поддержки от немцев. Основанные на этих обсуждениях, высказанные еще в советское время В.В. Зиминой догадки о симпатиях Колчака к «германофильски» настроенному «черносотенному» крылу своего окружения[62] до сих пор не находят подтверждения (впрочем, справедливости ради стоит сказать, что в дальнейшем сама В.Д. Зимина в своих трудах по теме не развивала этой гипотезы). Для некоторой части историков вообще свойственно некритическое отнесение поисков альтернативной ориентации к «германофильству» (так, М.В. Назаров причислял к «германофилам» даже А.В. Кривошеина и П.Б. Струве на Юге[63] ).Значительно более существенным по мере нарастания военных неудач становилось тяготение к сближению с Японией. На Дальнем Востоке буржуазия изначально тяготела к японцам, в то время как социалисты – к американцам. Еще в марте 1919 г. В.Н. Пепеляев, видя недостаточность помощи западных союзников, намечал пути сближения с Японией, отмечая, что оно «не только не обострит отношений с союзниками, напротив, они вынуждены будут к большему вниманию» из одного опасения усиления ее влияния[64] , т. е. предлагал сыграть на противоречиях между союзниками. Однако эти планы остались нереализованными. После крушения колчаковского фронта и падения Омска союзные правительства практически прекратили всякую помощь, а правительство США в декабре 1919 г. заявило об этом официально[65]. В заключение следует отметить, что главнокомандующий белыми армиями Юга России генерал А.И. Деникин и его политическое окружение выражали полную солидарность с великодержавной внешней и национальной политикой адмирала А.В. Колчака. Данные факты полностью развеивают надуманные спекулятивные версии об «антинациональности» Белого движения.
Кандидат исторических наук В.Г. Хандорин
[1]Будберг А.В. Дневник // Р. Гуль. Ледяной поход. А. Деникин. Поход и смерть генерала Корнилова. А. Будберг. Дневник. – М., 1990. – С. 303.
[2]Свободный край (Иркутск). – 1919. 26 июня.
[3]ГА НО (Пепеляев В.Н., Пепеляев А.Н.). Ф. д-158. Оп. 1. Д. 2. Л. 109. Дневник В.Н. Пепеляева.
[4]Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 39. – С. 348.
[5]ГА РФ. Ф. р-952 (Русское телеграфное агентство). Оп. 3. Д. 208. Л. 249. Обзоры иностранной прессы.
[6]Сибирская речь (Омск). – 1919. 28 марта.
[7]ГА РФ. Ф. р-195 (Пепеляев В.Н.). Оп. 1. Д. 44. Лл. 42–44об. Доклад В.Н. Пепеляева «Китайцы в Сибири», авг. 1919 г.
[8]Сибирская речь. – 1919. 4 июня.
[9]Сибирская речь. – 1919. 14 янв.
[10]Отчет о 3-й Восточной конференции Партии народной свободы // Сибирская речь. – 1919. 28 мая; Свободный край. – 1919. 29 мая.
[11]Сибирская речь. – 1919. 14 июня.
[12]Отчет о 3-й Восточной конференции Партии народной свободы // Сибирская речь. – 1919. 24 мая.
[13]Флеминг П. Судьба адмирала Колчака. – М., 2006. – С. 123.
[14]За спиной Колчака / Под ред. А.В. Квакина. – М., 2005. – С. 306–307.
[15]Сахаров К.В. Белая Сибирь. – Мюнхен, 1923. – С. 37.
[16]Пайпс Р. Русская революция. – Т. 3. – М., 2005. – С. 45.
[17]Цит. по: Милюков П.Н. Дневник 1918–1921 гг. – М., 2005. – С. 630.
[18]ГА РФ. Ф. р-195. Оп. 1. Д. 47. Л. 28. Дневник В.Н. Пепеляева.
[19]Цит. по: Свободный край. – 1918. 14 дек.
[20]Записки И.И. Сукина о правительстве Колчака // За спиной Колчака. – М., 2005. – С. 455.
[21]ГА РФ. Ф. р-195. Оп. 1. Д. 47. Лл. 36–36об. Дневник В.Н. Пепеляева.
[22]Цит. по: Сибирская жизнь. – 1919. 23 янв.
[23]Цит. по: Сибирская жизнь. – 1919. 5 февр.
[24]Свободный край. – 1918. 28 дек.
[25]Флеминг П. Указ. соч. – С. 151.
[26]Имеются в виду общие потери – убитыми, ранеными и пленными. Но даже потери России одними убитыми в этой войне достигали цифры 2 млн. – больше, чем потери всех остальных участвовавших в войне стран.
[27]Сибирская речь. – 1919. 17 янв.
[28]Сибирская речь. – 1919. 1 марта.
[29]Партийные комитеты городов Поволжья эвакуировались в Омск после занятия их большевиками осенью 1918 г., Уфимский комитет – аналогично в январе 1919 г., после занятия Уфы Колчаком в марте 1919 вернулся до июня 1919, когда Уфа была вновь занята красными.
[30]ГА РФ. Ф. р-952 (Русское телеграфное агентство). Оп. 3. Д. 124. Л. 1. Обзоры печати; Сибирская речь. – 1919. 2 февр.
[31]Сибирская речь. – 1919. 14 февр.
[32]Цит. по: Сибирская жизнь. – 1919. 18 февр.
[33]ГА РФ. Ф. р-195. Оп. 1. Д. 47. Л. 38об. Дневник В.Н. Пепеляева.
[34]Галуа (Париж). – 1919. 23 янв.
[35]Сибирская жизнь. – 1919. 4 февр.
[36]ГА РФ. Ф. р-193 (Вологодский П.В.). Оп. 1. Д. 9. Л. 2–2об. Доклад управляющего Министерством иностранных дел Ю.В. Ключникова Совету министров 9 дек. 1918 г.
[37]ГА РФ. Ф. р-193. Оп. 1. Д. 9. Л. 14. Запись беседы П.В. Вологодского и Ю.В. Ключникова, дек. 1918 г.
[38]ГА РФ. Ф. р-193. Оп. 1. Д. 9. Л. 15. Запись беседы П.В. Вологодского и Ю.В. Ключникова, дек. 1918 г.
[39]ГА РФ. Ф. р-193. Оп. 1. Д. 9. Лл. 16–21. Тезисы Министерства иностранных дел для русской делегации на мирной конференции, дек. 1918 г.
[40]Свободный край. – 1919. 16 мая.
[41]Фигаро (Париж). – 1919. 11 марта.
[42]ГА РФ. Ф. р-195 (Пепеляев В.Н.). Оп. 1. Д. 20. Л. 3. Блокнот В.Н. Пепеляева, 1919 г.
[43]Сибирская жизнь. – 1919. 27 апр.
[44]Записки И.И. Сукина о правительстве Колчака // За спиной Колчака. – С. 423.
[45]ГА НО. Ф. д-158. Оп. 1. Д. 2. Л. 100. Дневник В.Н. Пепеляева.
[46]ГА РФ. Ф. р-195. Оп. 1. Д. 47. Л. 39об. Дневник В.Н. Пепеляева.
[47]ГА НО. Ф. д-158. Оп. 1. Д. 2. Л. 109. Дневник В.Н. Пепеляева.
[48]Дневник В.Н. Пепеляева // Окрест Колчака. – С. 72.
[49]Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. – М., 2008. – С. 440.
[50]Цит. по кн.: Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 443–444.
[51]Филатьев Д.В. Катастрофа Белого движения в Сибири. – Париж, 1985. – С. 43.
[52]ГА РФ. Ф. р-952 (Русское телеграфное агентство). Оп. 1. Д. 456. Политические обзоры печати 1919 г. Л. 278; Нью-Йорк таймс. – 1919. 10 июля.
[53]Цит. по: Сибирская жизнь. – 1919. 2 окт.
[54]Цит. по: Сибирская речь. – 1919. 29 июня.
[55]ГА РФ. Ф. р-193 (Вологодский П.В.). Оп. 1. Д. 9. Лл. 22–25. Декларация Российского правительства А.В. Колчака союзным державам 3 июня 1919 г.
[56]ГА РФ. Ф. р-952 (Русское телеграфное агентство). Оп. 1. Д. 266. Обзоры печати. Л. 21.
[57]ГА РФ. Ф. р-193. Оп. 1. Д. 16. Л. 62об. Письмо С.Д. Сазонова П.В. Вологодскому 17 июня 1919 г.
[58]ГА РФ. Ф. р-193. Оп. 1. Д. 16. Л. 64. Письмо С.Д. Сазонова П.В. Вологодскому 17 июня 1919 г. (все письмо – лл. 59–66).
[59]Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 475.
[60]Цит. по: Гинс Г.К. Указ. соч. – С. 477.
[61]Цит. по: Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. – М., 2005. – Кн. 2. – С. 310.
[62]Зимина В.Д. Северо-западная германофильская и восточная контрреволюция: попытки взаимодействия и их крах // Из истории интервенции и гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. 1917–1922 гг. – Новосибирск, 1985. – С. 156–158.
[63]Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. – Ставрополь, 1992.
[64]ГА НО. Ф. д-158. Оп. 1. Д. 2. Л. 100. Дневник В.Н. Пепеляева.
| Предыдущее: | Весенний призрак мировой революции в 1919 году |
| Следующее: |
Южное наступление и разгром красной армии весной 1919 года |
| Лучшее по просмотрам: | Битва за Перекоп и эвакуация Русской Армии |
| Последнее: | Редкий случай форменного сумасшествия расы |
