Автор: Егор Брацун
Дата: 2020-09-29 19:57

Отгадавшие наш внезапный маневр, неприятельские цепи двигались уже определенно на деревню, обстреливая ее редким оружейным огнем. Приблизительно в это же время, из штаба полка пришло, наконец, приказание: немедленно занять спешенными 1-й и 6-й сотням дер. Чукшцы и удержать ее, во что бы то ни стало, до вечера; коноводов с лошадьми отправить в лес, находящийся в 2-3 верстах за северной окраиной деревни. Огнем занявших юго-западную окраину деревни, сотен, продвижение противника в этом направлении было скоро остановлено, но, почти тотчас :же, его, скрывавшаяся за высотою батарея, открыла по нас меткий и энергичный огонь. От расстилавшегося по всей этой части деревни дыма и особенно от жары догоравших еще развалин домов, положение стрелков в цепи было довольно тяжелым. Разрывы гранат и одно время сильный рулежный обстрел, еще больше создавали нервность, но, к счастью, артиллерийский огонь скоро прекратился и затихло а цепях по буграм. Прямо на юг по направлению проходившего через деревню широкого и густо обсаженного столетними липами, шляха было тоже, как будто спокойно и тихо. Выдвинутые вперед на несколько сот шагов дозоры, зорко следили за впереди лежащей местностью, до сего времени в этом направлении противник ничем себя еще не обнаруживал, но какое-то внутреннее чувство, все время мне, как будто, нашептывало о новой опасности. Еще больше я опасался местности влево от деревни. Что там происходило? Кто занимал ее? Кто был нашим ближайшим соседом? Где?- Об этом, к сожалению, перед нашим выступлением сюда, нас совершенно не осведомили. А, между тем, если бы неожиданно с этой стороны появился бы противник, особенно крупная кавалерийская часть, наше положение могло бы оказаться совершенно критическим. Сзади дер. Чукчице проходила полоса сплошных болот, за которой простирался большой лес. Захватив дорогу из деревни через болото на лес, противник отрезывал бы нас от нашего тыла и выходил бы пряно на расположенные за лесом штабы полка и дивизии.

Установив порядок по линии обороны и выслав, на всякий случай, боковые заставы, я вышел вперед к нашим передовым дозорам, посмотреть самому, что делается впереди и влево от большой дороги. За густыми деревьями шляха и особенно, за высокими уже хлебами на полях, местность была видна только на близком расстоянии. Выбрав на дороге высокое и удобное дерево, я приказал одному из казаков подняться на верх его и осмотреть окрестность. Не успел он добраться до вершины, как стал оттуда подавать какие-то знаки, а затем, громко крикнул: - Ваше высокоблагородие, там, по дороге, к нам приближается неприятельский разъезд, дальше видно много дыма и какое-то движение… Нужно было торопиться назад, к сотням, но, с другой стороны, хотелось и самому посмотреть общую картину впереди. Вскочив на нижнюю ветку, я стал торопливо взбираться к верху. Уже с половины дерева хорошо была видна дорога и прилегающие к ней поля. Небольшая конная группа, вероятно разъезд, действительно, медленно и, видимо, с большою осторожностью, продвигался в нашем направлении, и была, в данный момент, приблизительно, в версте. Верстах в двух, несколько левее шляха, была видна большая помещичья усадьба и впереди ее, приблизительно в 400-500 шагах, были совершенно отчетливо видны несколько линий немецкой пехоты. Первая, длинная, линия, сложив ранцы, торопливо рыла окопы. Вдоль этой линии, время от времени, быстро проходили отдельные люди, видимо начальство, так как к ним часто подъезжали, вероятно с приказаниями и докладами конные ординарцы. Сзади дымил целый ряд, по-видимому, походных кухонь. За усадьбою тоже было заметно большое движение и во многих местах поднимался кверху густой дым. Вероятно там находился бивак главных сил. Таким образом, мое предположение о подготовке противника к наступлению в нашем районе, определенно подтверждалось, но, по-видимому, противник еще не был достаточно хорошо осведомлен о наших силах, занимавших Чукчицы.

Прошло, должно быть, не менее еще получаса с того времени, как я с дозорами поспешно вернулся к своим сотням, как вдали, на дороге наконец, показались первые всадники. Ранее высланная наша левофланговая застава сообщала, что полем, влево от шляха, наступают редкие цепи… Немного погодя, они показались и вдоль широкого шляха. От правофланговой заставы получились сообщения тоже мало утешительные: по-видимому, наши части очистили посад Сааин и не-приятель, постепенно, продвигается к его северной окраине. Это сообщение, в связи с обозначившемся уже наступлением на дер. Чукчицы, было для нас чрезвычайно важным. Мы оказывались теперь на всей этой линии одни, с открытыми флангами. Деревня Чукчкы, дорогой на посад Савин делилась, как бы на две части: южная - полуразрушенная и полусожженная, на южной окраине которой, теперь окопались наши сотни и северную, почти не тронутую, прилегающую к полосе болот и лесу. Дабы не обнаружить преждевременно наши ничтожные силы, при неминуемом нашем скором отходе перед все глубже и глубже обходившим наш левый фланг противником, я решил незаметно оттянуть свои части назад и принять бой впереди северной части деревни. При таком расположении лучше бы были обозначены наши фланги и меньше была бы. угроза быть отрезанными от своего сообщения с тылом. Заняв, после некоторых колебаний южную часть деревни, противник, может быть, опасавшийся засады или неожиданной контр-атаки, не спешивших продвигаться дальше. По всей линии цепи его остановились и видно было, как там, по большой дороге выдвинулась новая, более крупная конная часть. В эти минуты, наблюдая неотрывно в бинокль с балкона двухэтажного дома окрестности, я был вдруг прикован совершенно неожиданным, захватывающим зрелищем – в то время, как все мое внимание было привлечено к происходившему против нас, случайно направив бинокль в сторону – вправо, в направлении на посад Савин, я, вдруг, увидел, что по той стороне ската местности, несется к нам в тыл какая-то кавалерия.

За скатом было трудно определить, что это: эскадрон, дивизион или больше. По развивающимся флюгерам на пиках и вытянувшимся в ряд, как крылья от быстрого хода, по защитным чехлам на косяках, нельзя было сомневаться в том, что это неприятель. Видимо, эта конница должна была атаковать нас одновременно с наступлением пехоты с фронта. К счастью, отошедшая на вторую оборонительную линию наша 1-я сотня была в сборе, в руках. Быстро выдвинув ее на западную окраину деревни, я, признаться, с большою тревогою ожидал событий. Чтобы преждевременно не волновать людей, я не сообщил ни казакам, ни офицерам о только что мною виденном. Прошли минуты… В этом направлении все оставалось свободным. Потом оказалось, что действительно, неприятельский конный отряд, видя, что наши части очищают посад Савин, пробовал было атаковать отходящих, но был встречен жестоким огнем и, рассеявшись ускакал назад. -Ваше высокоблагородие, неприятельский конный отряд двигается в нашу сторону!- доложил мне в этот момент прибежавший, запыхавшийся казак с наблюдательного поста. - Господин есаул. Разрешите сотне устроить немцам засаду на улице, -обратился но мне командир сотни хорунжий Непокупной. Чтобы устроить засаду конному отряду, необходимо было, прежде всего, совершенно убрать наши цели с южной окраины деревни. Конечно, чтобы хорошенько потрепать осмелившихся германских улан, как потом оказалось, нам выгоднее было бы сделать на улице деревни. Там, впереди деревни, рассыпавшись, они скоро бы уже разобрались в обстановке, определили бы линии наших цепей и отскочили бы, с малыми потерями, на свою подходившую пехоту. В деревне, на узкой улице, кавалеристам будет несравненно труднее действовать и дальше они будут от своей поддержки. Конечно, мы должны были совершенно оголить свой фронт, но солнце близко уже было к закату и нашей задаче приближался конец. Я уже два раза подучил указание из полка быть осторожнее и с прибытием коноводов, которые уже высланы, немедленно присоединяться к полку. В несколько минут, половина нашей деревни. казалась как бы вымершей. Разбившись на части, казаки попрятались по дворам, по сараям: только скрытые наблюдатели следили теперь за каждым шагом противника и давали условные сигналы.

По-видимому, неприятель считал, что если посад Савин уже очищен, свободной должна быть и деревня Чукчкцы. Вражеские кавалеристы входили в деревню довольно спокойно и беспечно. Передние дозоры их, проехали уже до половины деревни, когда один из улан, по-видимому, заметив что-то подозрительное, бросился в боковой переулок. В этот же момент, по всей улице, заварилась невероятная каша. Выстрелы, крики, скачка, стоны. К счастью для противника, в этой чести деревня, дома отстояли один от другого довольно далеко и выскочить в огород и далее а поле, было все же, возможно. Часть вражеского отряда туда и прорвалась, остальные же были перебиты, на улице, по дворам и огородам... Как и нужно было, конечно, ожидать, услышав впереди ружейную стрельбу и сейчас же увидев несущихся карьером, в рассыпную прямо по хлебам, своих улан, остановившееся было неприятельские цепи, быстро двинулись назад. Разгорячившиеся казаки, однако, забыв о надвигающейся опасности, все еще носились по дворам и огородам, собирая трофеи, подбирая раненых и обыскивая убитых. К сожалению все усиливающийся огонь, быстро приближавшихся немецких цепей, не позволил вынести и забрать с собою раненых улан; приходилось торопиться покинуть деревню и поскорее выйти на болотистую полосу, от которой, видимо старался нас отрезать обходивший наш правый фланг, противник. Не успели мы, снова рассыпанные в цепь выйти из северной окраины деревни, как заговорила, где-то совсем близко, неприятельская батарея. Первые разрывы гранат были довольно впереди от нас, но, постепенно, черные столбы земли и грязной воды, сопровождаемые страшным «кроканьем» при ударе гранат в болото – подходили все ближе и ближе. К счастью, солнце уже село и, появившаяся над полями, мгла, больше и больше скрывала нас от взоров спешивших вперед цепей противника. Пройдя еще шагов двести под ожесточенным обстрелом батарей, мы вступили, наконец, в густые кустарники, а затем – в большой лес. Тут нас уже ожидали коноводы и посыльный из штаба полка с приказанием: немедленно и спешно двигаться на присоединение в полк. Было совсем уже темно, когда, присланный из штаба проводник, привел нас на западную окраину леса, где находились штаб дивизии и штаб нашего полка.

-Есаул Улагай, говорил мне немного спустя, когда я сделал ему доклад о происшедшем дне, временно командующий полком войсковой старшина Обраэ – Начальник дивизии очень доволен действиями нашего дивизиона у дер. Чукчины, особенно, устроенной в ней засадою, но, извините меня, пожалуйста, в жизни нашей, на службе и, особенно на войне, излишняя скромность и сдержанность в донесениях – по начальству о действиях подчиненных войск, поверьте мне – мало приносят пользы этим частям. Сегодняшняя энергичная и успешная деятельность полка, взятие трофей – стала известна Начальнику дивизии совершенно случайно. В своих донесениях вы почти ничего об этом не сообщали…

Как теперь нам стало известно, наша пехота еще со вчерашнего вечера безостановочно отходила в тыл и была, следовательно, почти на два перехода сзади нас. Наша дивизия должна была. стянуться к ночи к этому пункту и, затем, двигаться за пехотою, на наши новые позиции, После вчерашней, совершенно бессонной ночи и полного нервного напряжения сегодняшнего дня я чувствовал себя уставшим чрезвычайно. Ко сну клонило непреодолимо…

Воспользовавшись наступившим временным затишьем вокруг, я, закутавшись буркою, растянувшиеся на земле под кустом. Как трудно, как мучительно было подниматься, когда, вероятно, несколько минут возившемуся около меня казаку, удилось, наконец, разбудить меня, Крутой стояла темень непроглядная. Повсюду раздавалось фырканье лошадей и тихий, сдержанный, говор казаков. Полки уже потянулись и слышно было как по дороге проходили вперед головные части и батарея. Помню, плохо я разбирался в эту ночь, в эти последние минуты у опушки леса. Все проходило предо мною, где-то вблизи, кто-то командовал в пол-голоса «смирно». Что-то говорил командующий полком, передавались какие-то распоряжения… Когда, наконец, полки выбрались на назначенную для движения дорогу, я, находившийся обыкновенно впереди 1-й сотни, очнувшись, вдруг от какого-то толчка, или, может быть просто, от резкого движения лошади, осмотревшись, увидел, что... двигаюсь в общей массе таких же, клюющих носами и, по временам, чуть ли не сползающих с седел бедняг казаков… этой же согни. Выбравшись на рысях на свое место, через некоторое время… я снова отдался на волю своего верного коня, который, от скуки, все время направлялся ухватить высокую придорожную сочную траву и, тем самым, постепенно, отставал и перемещал меня с одного фланга на другой. Помню, среди дороги, я услышал вдруг кругом какой-то оживленный говор, слышались слова: Савин, посад Савин…

Подняв голову и обернувшись, я увидел сзади, по всему темному горизонту, огромное багровое зарево,., По-видимому, действительно, горел досад Савин. Но общее утомление тогда было настолько велико, что эта тяжелая, жуткая картина ненадолго приковала наше внимание. Через каких-нибудь четверть часа все снова погрузилось в сон с похрапыванием лошадей и грозным окликом проснувшегося случайно начальства. На рассвете мы подошли к заранее подготовленной позиции. При поверхностное осмотре, который возможен бил из нашей походной колонны, да еще после такого утомительного перехода, трудно было, конечно, верно судить о прочности и годности ее, но, на первый взгляд, она производила впечатление сильное. Невольно, помню, оглядываясь кругом, я тогда подумал: - Неужели же и эту позицию наши части не удержат и мы покатимся далее назад… Увы! Через несколько дней эта позиция попала в руки противника. Сдали ее, после упорного боя, наши гвардейские части. Их мы встретили сейчас же за этою оборонительною линиею, Днем дивизия остановилась в каком то большом селении на отдых. Линейному полку был отведен задний его участок. На второй или на третий день стоянки, прибыл, находившийся на поправке после ранения, командир 1-й сотни сотник Мурзаев. Удивительно красочна к оригинальна была эта фигура. Среднего роста, атлетического сложения, большой физической силы, неоднократно принимавший участие в различных спортивных конкурсах в Киеве и, кажется, даже готовившийся к международной олимпиаде. Красивый, всегда веселый, беззаботный, отличный товарищ, прекрасный строевой и боевой офицер, он имел, однако, в своем характере черты такого стихийного, необузданного буйства, особенно резко сказывавшегося когда он был под влиянием винных паров, что положиться на него, что он не выкинет тогда чего-нибудь совершенно безумного, было нельзя. Как я уже говорил раньше, в Линейном полку, вообще во всех сотнях любили и умели повеселиться и погулять на досуге, но до такого размаха, как это часто случалось в сотне Мурзаева, там почти никогда не доходило. Весь напряженный, с безумно горящими глазами, с взлохмаченной головой и расстегнутым воротником бешмета или рубахи на могучей груди, он действительно казался тогда каким-то Стенькой Разиным, пирующим среди своей лихой вольницы. Да и песня его любимая, как бы традиционная 1-й сотни – была – «Из-за острова, на стрежень»…

Казаки его любили, а прекрасный вахмистр держал сотню всегда в примерном порядке. Через два дня дивизия поднялась и двинулась снова к передовой линии. Противник опять, прорвав наш фронт, продолжал продвигаться на север - за напиши слабыми, совершенно бессильными уже бороться одним ружейным огнем и то, чрезвычайно ограниченным, против настоящих ураганов его тяжелой и легкой артиллерии. Согласно приказа штаба армии, мы переходили теперь на … направление. Нельзя сказать, чтобы эти почти ежедневные арьергардные бои отличались бы особенным упорством и большою ожесточенностью, но силы нервы людей за этот период были истрепаны до чрезвычайности. Чтобы дать возможность нашей пехоте, после боев спокойно и в порядке отступить от неотступно наседающего противника и отойти на новые позиции, обыкновенно, вперед выдвигалась специальная кавалерия, которая и принимала на себя первые удары движущихся дальше, неприятельских авангардов. Ежедневно, в 7-8 часов утра, «после утреннего кофе» - как говорили у нас, противник редкими цепями появлялся перед нашими передовыми линиями. Разобравшись, нацелившись, получив дополнительные сведения о высланных с зарею, разъездов, он, около полудня начинал разворачиваться. Самое горячее и самое тяжелое время было под вечер. Не желая, конечно, нести тяжелые и лишние потери, и великолепно зная всю нашу драму с артиллерийскими снарядами, при первых же попытках наших частей задержать продвижение его цепей, противник немедленно открывал жесточайший огонь своей артиллерии. Наступающая темнота облегчала нашу задачу, но все же, вывести сцепившимися уже с подошедшими на прямой ружейный выстрел – неприятельскими цепями наши части, положительно засыпавшиеся тяжелыми снарядами, было, нередко, чрезвычайно трудно. Особенно тяжела была в этих случаях эвакуация раненых. Теперь, с каждым днем, я все ближе и ближе, все лучше знакомился с казаками и, конечно, постепенно сближался с офицерами. Мои первые впечатления при встрече с полком в сел. Луки, не обманули меня. Всем существом своим я это чувствовал и благодарил судьбу, что в эти трагические, тяжелые моменты для наших армий, мне суждено было находиться в рядах этой испытанной и закаленной дивизии. Выполняя за все это время обязанности дивизионера, я побывал в делах, и стычках, постепенно, со всеми сотнями, со всеми офицерами своего полка. Столкнулся, наконец, я и с сотнею подъесаула Федорова. (Это единственный офицер из полка, о котором есаул Улагай не дает благоприятного отзыва)

По приказу из штаба дивизии, чтобы придержать уж слишком быстро наступающего противника, угрожавшего глубоким обходом наших частей с правого фланга, нашему полку приказано было выдвинуть несколько сотен к находящемуся впереди большому лесу, перерезанному болотом и несколькими каналами, занять там проходы и удерживать наступление противника - нисколько будет возможно. Среди назначенных сотен для этой операции, была и сотня Федорова. По произведенной разведке и по опросу местных жителей, единственным путем через лес, болота и каналы, была большая дорога, по которой, как нам было сообщено, двигался противник. За несколько сот шагов до выхода ее из леса в поле, она проходила по очень узкой дамбе, по обеим сторонам которой находились довольно глубокие пруды для разведения рыб. В некоторых местах дамбы высокие шлюзы на ней делали дорогу трудно проходимой. Выслав одну из сотен на западную опушку леса, для прикрытия нашего правого фланга, с остальными двумя сотнями, я выдвинулся на южную опушку и занял позицию по песчаным буграм. Левофланговой сотне, запиравшей, так сказать, вход в лес, была сотня Федорова. Перед тем как окончательно занять эту позицию, я попросил к себе командиров сотен и младших офицеров, чтобы ознакомить их с возложенной на нас задачею и приблизительным планом ее выполнения. Как всегда, около 8-ми часов утра, со стороны противника, по полевым дорогам к нашему лесу, показались, сперва небольшие разъезды, а затем, из-за далекого марева над полями, показалась густые цепи пехоты. Обстрелянные нашим огнем, немецкие разъезды быстро отошли назад и сейчас же, почти перед нашими нескоро вырытыми по песчаным буграм, стрелковым окопчикам, начали взрываться высокими песчаными фонтанами, неприятельские гранаты. Подойдя на расстояние хорошего ружейного выстрела, передовые цепи немцев остановились и залегли. Можно было предположить, что, как всегда, противник двинется снова вперед после обеда и, при мощной поддержке своей легкой и тяжелой артиллерии. Но вот, совершенно неожиданно, от находившейся на западной опушке леса, нашей сотни, пришло донесение, что большая неприятельская колонна движется в обход нашего правого фланга и сейчас уже находится на высоте наших передовых сотен. В тоже почти время, притихшая было артиллерия, снова открыла огонь, а внезапно поднявшиеся цепи против нас, быстро и уверенно двинулись вперед. В связи с обнаружившимся обходом нашего правого фланга и возможности быстрого выхода неприятеля на наши пути отступления, положение сотен, занимавших позицию впереди леса, становилось все труднее, все опаснее. Чтобы избежать излишнего скопления людей у начала лесного дефиле через канал и болота и чтобы, все же, задерживать энергично продвигающиеся к лесу цепи немцев, мною отдано было приказание подъесаулу Федорову - оставаться на месте до моего приказания. Правофланговая же сотня, должна была по одиночке очищать свою позицию и сзади остающейся сотни, отходить на дорогу по дамбе и дальше через болото, во вторую половину леса. Обстрелянный сильным ружейным огнем с опушки леса, противник двигался далее более осторожно и очищать нашу боевую линию можно было без особой поспешности. К моему большому удивлению, когда подошел момент начать отход последней сотни, ко мне подошел вахмистр и доложил, что командир сотни, подъесаул Федоров, пробираясь под шрапнельным огнем противника, по дамбе, подскользнувшись у одного из шлюзов, упал в озеро. – «Сильно промокшие, они мне приказали доложить вам, что временно оставляют сотню и уезжают в штаб полка» - закончил он свой доклад. Конечно, оставление своей части, да еще на позиции и перед лицом наступающего противника, и по более серьезной причине – представляет собой настоящее преступление, и первою моею, тогда, мыслью было – немедленно, через полк - вытребовать Федорова к сотне, но. начавшаяся оживленная перестрелка уже вправо или даже немного сзади нас, отвлекла мое внимание и рассеяла мысли. Вечером, докладывая командующему полком о событиях истекшего дня на позиции, я не сообщил настоящей правды о поступке подъесаула, но решил, при первом же подвернувшемся случае серьезно поговорить с ним и предупредить. что при повторении чего либо подобного, о его поведении будет доведено до сведения командира полка и общества офицеров. Почти с каждым нашего отступления, путь отклонялся все больше и больше к западу, приблизительно в направлении крепости Брест-Литовска, и в полку ходил слух, что весьма возможно, спешенным полкам дивизии придется принять участие в обороне крепости. На одной из дневок полка, неожиданно, приехал из тыла, поправившийся командир полка полковник Черный. До сего времени мне с ним встречаться не проходилось и мало что о нем знал. Приняв полк до войны от кубанца же и офицера генерального штаба полковника Певнева, воспоминания о блестящем командовании которого в течение пяти лет- свежо еще сохранилось среди офицеров и старых казаков, полковник Черный, тоже офицер Генерального штаба, повел полк по тем же путям и сохранил неприкосновенным почти тот же облик, который полк имел еще со времени славного командования им полковником Вышеславцевым, пользовавшегося, как известно, большим расположением Командующего войсками Киевского округа – знаменитого генерал-адьютанта Драгомирова С первых же дней войны, 2-я Сводно-Казачья дивизия приняла самое деятельное участие в историческом уже Галицийском сражении. 2-я Сводно-казачья дивизия генерала Павлова, была не менее известна во всех армиях этого фронта, чем 12 дивизия Каледина и 10 дивизия ген.. графа Келлера, В этот тяжелый период воины на долю 1-го Линейного казачьего полка - досталось не мало славных подвигов, но самыми блестящими из них были взятие в конкой атаке действующей неприятельской батареи у гор. Бучача и атака 1-й и 5-й сотен полка против двух эскадронов венгерских гусар под гор. Городком, Обыкновенно, одновременно с непосредственными участниками атаки на батарею, в случае полного успеха, к высшей боевой награде, т.е., к ордену Св.Великомученика и Победоносца Георгия, представляется и командир полка, руководивший атакою. Почему- то (об этом тогда существовали самые разноречивые мнения), генерал Павлов, тогдашний начальник дивизии, полковника Черного к ордену св.Георгия не представил. Такая обида, конечно, не могла не отозваться на самолюбии обойденного командира полка. С того времени, говорили мне старые офицеры полка, какое-то разочарование, какая-то горечь, всегда чувствовались в настроении командира. Потому, когда я присмотрелся и лучше узнал его, я тоже замечал эту - не то неудовлетворенность, не то потерю вкуса к командованию полком. Хотя это встречается не так уж часто в военной жизни, но прибытие поправившегося командира - принято было и офицерами и с большой радостью. Все вздохнули, помнится, с большим облегчением. Нельзя сказать, чтобы отношение офицеров полка к войсковому старшине Образу были недостаточно хорошими, или, тем более, за ним числились какие либо серьезные прегрешения, но он, однако, не был выдающимся боевым начальником и, главное, не имел в себе той авторитетности, которая для части и, в частности, для офицеров, имеет всегда большое значение, особенно если в других полках дивизии, среди начальства имеются энергичные, способные, яркие фигуры. Хорошо сохранившийся, подтянутый, с красивым энергичным лицом, полковник Черный в первый момент производил впечатление человека строгого, даже сурового. В действительности же, как в этом вскоре убедился и я, это был начальник исключительно добрый, сердечный, отзывчивый. -Ну, здравствуйте – проговорил он, когда я, вызванный запискою адъютанта, вошел в помещение командира полка и представился. -Войсковой старшина Образ мне уже доложил о тех затруднениях, которые получились вследствие вашего прикомандирования к полку, но теперь – все уже уладилось по-хорошему – кажется? Я думаю, что принимать в командование сотню для вас было бы теперь, едва ли уже такой большой находкою? Не правда ли ? -Так точно, господин полковник! подтвердил я. - Ну вот и прекрасно! Я считаю, что вы в роли дивизионера, принесете полку и, вообще, общему делу, гораздо больше пользы. Вот только... Вы ведь знаете, что по штатам у нас, в казачьих полках, дивизионеров не полагается и следовательно, содержание, к сожалению, вы должны получать как рядовой младший офицер сотни. Что вы об этом думаете? - Вопрос о содержании моем, господин полковник, меня совершенно не интересует и если вы найдете возможным и полезным оставить меня в том же положении, что я занимаю со дня моего прибытия в полк, я буду очень рад и совершенно удовлетворен, - ответил я. -Ну, и отлично! Значит – вы остаетесь дивизионером и будете моим, как бы полевым помощником. С этого дня мое положение в полку приняло уже окончательно определенные формы. Через несколько дней, дивизия наша оставила передовые линии и двинулась по шоссе к Брест-Литовску. Еще в мирное время, помню, особенно, в последние перед войною, особенно в последние годы, когда согласно планам нового Военного Министра генерала Сухомлинова, крепости наши передового фронта Ивангород, Варшава, Новогеоргиевск – были уничтожены, нам, офицерам, нередко приходилось слышать о той выдающейся роли, которую несомненно, придется играть в будущей войне, второй линии наших крепостей, и из них, прежде всего, конечно, Брест-Литовску. Об его укреплениях, о таинственных поясах, площадях и секторах фортов.. об ураганном огне крепостной артиллерии подземных взрывах при одном только нажатии из центра секретной электрической кнопки – рассказывали целые легенды. Увы! Горькое, обидное разочарование ожидало нас под Брест-Литовском. Быть может, на других направлениях, в других секторах, все было устроено и приготовлено лучше, но там, где пришлось проходить, а, затем, сидеть в окопах и оборонять нашему полку, все было оборудовано чрезвычайно плохо и, конечно, ничего общего не имело с тем, что рассказывалось до войны. После долгих и частых, к сожалению, совершенно непонятных и бесполезных передвижений вдоль и поперек по крепостному району, полку нашему был, наконец, отведен уголок для обороны. Едва ли эта позиция входила в общую, настоящую, оборонительную систему. Вероятно, это была позиция подступов к крепости, но если это было даже и так, то, все же сна была слишком уж слаба и примитивна… Заранее вырытые передовые окопы совершенно не отвечали требованиям войны. Правая половина нашей позиции, окопы которой располагались по болоту, была настолько открыта, так плохо замаскирована, что, когда немцы открывали по нас огонь из тяжелой артиллерии, то держаться в них, наполовину залитых водою, было совершенно невозможно. Левая часть окопов проходила по песчаным буграм, покрытым довольно густым лесом. Здесь люди были укрыты лучше, но почти не было никакого обстрела, и, чтобы не быть захваченными неожиданной неприятельскою атакою, особенно ночью и в туман, приходилось оставлять окопы и выдвигать цепи вперед на опушку леса. В довершение всего, наша крепостная артиллерия, плохо ли пристрелявшаяся или, что всего вероятнее, также только что прибывшая сюда и, конечно, совершенно еще не ознакомленная с местностью и с расстояниями, открывши как-то огонь по, яко бы, наступавшим неприятельским цепям, начала немилосердно сыпать по нашим окопам правого участка. Чтобы не нести напрасных потерь, сотни незаметно отошли было назад, к лесу, который начинался шагах в 50-69 сзади, но, по0видимому, недовольные своею стрельбою, батареи наши начали вдруг, уменьшать прицел и снаряды их, со страшным грохотом, стаяли теперь разрываться за окопами, постепенно передвигаясь к лесу. Пришлось людей снова, быстро, выдвигать вперед на совершенно открытое сплошное болото. Сколько мы ни звонили по телефону в штаб полка и оттуда начальнику крепостной артиллерии, никаких результатов так и не добились. Только с полным прекращением огня нашими батареями, мы могли мы могли в этом направлении занять свои окопы. За все время пребывания нашего поп Брест-Литовском, противник серьезного наступления против наших позиций не предпринимал; частичные же попытки малых частей, нами всегда и быстро ликвидировались. Однажды вечером я получил неожиданное извещение из штаба полка, что завтра дивизия спешно перебрасывается в другой район и сегодня будет заменена пехотными частями. Действительно, с наступлением темноты, к нам подошла пехота и почти следом за нею коноводы трех сотен. Рано утром на другой день, по той же дороге, по которой мы прибыли в Брест-Литовск, дивизия выступила назад, постепенно, все больше и больше уклоняясь к северу. Перед выступлением в штабе полка делались предположения, что дивизия направляется в район Линских болот и лесов на линии рек Стохода и Стыри, на которых, вероятно, придется вести оборонительные бои со все продвигающимися авангардами немцев и австрийцев.

Продолжение следует...